– Дмитрий Николаевич! Вас к телефону.

Захлебываясь словами – они не успевали за мыслями, я поведала мужу о необходимости срочного возврата мне документов. Шеф едет на таможню сам. Ему не нравится, когда сотрудники допускают в рабочих моментах промахи, а исправлять их поручают родственникам.

Через полчаса документы были в руках у шефа: Димочка воспользовался услугами санитара, наказав передать папку из рук в руки мне или Максиму Максимовичу. Шеф попался санитару раньше меня, всклокоченный парень случайно наскочил на него в проходной.

– Ты где-то подрабатываешь? Только честно.

Вопрос шефа вызвал у меня совершенно искреннее изумление.

– Или готовишься перейти на другую работу?

Я лихорадочно перебирала в уме причину странных вопросов. Пока причина эта не шлепнулась передо мной в виде знакомой синей папочки.

– Извини. Я ведь только сегодня поняла, что надо учиться врать самостоятельно. Сказал бы раньше. Это, – я потрясла тоненькой папочкой, – последствия вчерашнего вранья мужу. Тогда я еще не знала, что ты вышел из группы поддержки. Больше ни слова лжи. Даже если вы, Максим Максимович, очень попросите…

Весь день прошел в суете и без обеда. Вечером, сидя рядом с мужем в машине, я занималась самобичеванием – жизнь проходит мимо. Вот вчера даже дочь уехала к бабушке и братику и осталась там ночевать. Бабушкины пирожки такая приманка! А я могу в лучшем случае купить торт. «И еще гору продуктов, – тут же заступился за меня внутренний голос. – И приготовить завтрак и ужин. А по субботам и воскресеньям – обед, стирка, уборка…» Весь дом, по сути, держится на мне. Кроме ведра с мусором. Завтра уеду, и пусть попробуют обойтись без меня.

– Ты форменным образом изводишь себя. Я понимаю, о чем ты думаешь. – Голос мужа звучал как бы через силу. – Боюсь, что сейчас уже ничего не исправить…

Я взглянула на Димона с благодарностью. Мне ведь много не надо. Пожалели – и хорошо. Моментально возникает желание доказать, что я ни на что не жалуюсь.

– Можно было бы взять тетю Дусю сюда, но тебе пришлось бы оставить работу. А в интернате за ней будет квалифицированный медицинский уход. Если бы мы знали об этом несчастье раньше, прописали бы ее к себе. А потом устроили бы в интернат здесь. По крайней мере, имели возможность навещать старушку. Только учти, что ей это не надо. Она этого не только не оценит, просто адекватно не воспримет… Вот баран!!!

– Козел, – поправила я.

– Все равно придурок! – заорал Димка и посигналил. Следом возникла жуткая какофония звуков, как в рекламе «Старберса». – Уснул, что ли? Стрелка на поворот целый час горит…

У дома на лавочке привычно сидел пьяненький Колька. Наше появление его несказанно обрадовало. Он попытался встать, но раздумал и махнул рукой.

– Моя жена Зинка – дура!

Боясь, что мы не поверим, подкрепил свои слова энергичным кивком головы. Я испугалась, что она оторвется. Димка поспешил с ним согласиться, но улизнуть нам Колька не дал. Уцепил мужа за полу пиджака и удобно на ней повис.

– Я ей грил! Слышь? Бум получать хазу на конечной стансии. Нет! Дура и есть дура! И че теперь? Отработаю смену. К-как папа… Карло. Надо… расслабиться… – Свободная рука Кольки изобразила пальцами замысловатый жест. – Сяду на Павелецкой и засну. Проснусь – Красногвардейская, конечная. Еду обратно. Да-а-а… Проснусь – Речной вокзал. Опять конечная. Б-блин!.. – Колька набрал в рот воздуха для продолжения, но его внимание переключилось на здорового черного водолаза, усевшегося в ожидании хозяйки напротив нас. Колька шумно выдохнул и икнул. – Моя жена Зинка – дура! – пожаловался он собаке и отпустил Димкин пиджак. Продолжение мы уже знали. Бедная Зинаида!

На нашем этаже перед входной дверью в общий коридор раскрасневшаяся Наташка с усилием оттирала какое-то пятно на полу.

– Подрабатываешь? – миролюбиво поинтересовался Димон.

– Не вижу повода для веселья, – огрызнулась подруга. – Непонятно, откуда взялось. Смотрите… – она отняла швабру, и я удивленно протянула:

– Черт с рогами…

– А по-моему, собачья морда, – возразил Димка. – Надо же! Художник – господин случай!

– Не оттирается, зараза. Ни порошком, ни отбеливателем, ни гелем для туалета. Дурной знак!

Димка хохотнул и ушел. Наташка обругала его за легкомыслие и добавила:

– Лешка тоже хорош! Посмотри на электрощиток.

Я посмотрела. Там висел мини-плакат: «Все на борьбу с „дьяволизмом!“» Она обреченно посмотрела на плод своих усилий и вздохнула:

– Нет. Не оттирается… Мало того что этаж тринадцатый! Ты не помнишь, давно у нас это пятно?

– Кажется, с момента заселения, – неуверенно сказала я. – Просто мы к нему не приглядывались. Может, постепенно ототрется?

– Может быть, – снова вздохнула Наташка и без всякого перехода добавила: – Завтра в двенадцать я уже буду свободна. Боря Деньку не отдает. Собака, говорит, и так много пережила, когда мы ее в Реченскую таскали. Нечего, мол, ее с умалишенными знакомить. Отпад! Меня с ними знакомить не боится. Ну пусть потом пеняет на себя. – Она покосилась на пятно, нахально проступившее с новой силой. – Может быть, пол покрасить?

– Сейчас? – испугалась я. – Давай пока оставим все как было. Жили же до этого… Ладно, пойду собираться потихоньку. Не уверена, что смогу освободиться в двенадцать, но попробую.

Я решительно перешагнула через коробку с порошком и направилась к своей двери.

– Не забудь прихватить с собой какое-нибудь одеяло, – донеслось мне вслед. – Не хочется пользоваться тетушкиным… И упакуй все заранее. Я заеду за тобой на работу по дороге в Тамбов…

Утром моя совесть проснулась раньше меня. В какой-то полудреме я терзалась мыслями о том, что вынуждена обманывать родных людей. Они, ничего не подозревая, весь вечер помогали мне собираться. Прошедший год с небольшим изменил меня настолько, что мне стали по плечу лживые выкрутасы. У Наташки на этот счет другое мнение. Она считает, что все авантюры, в которые мы волею судьбы и собственной упертости ввязывались, закалили мой характер. Превратили из мямли в человека. Я научилась огрызаться, как человек. И если процесс моей эволюции пойдет дальше в таком же направлении, я скоро превращусь…

– Ты скоро превратишься в загнанную лошадь, – ласково погладил меня по голове Димка. Очевидно, его совесть проснулась вместе с ним. – И я чувствую себя виноватым в этом…

Начало многообещающее. Дальше пойдут слова о том, что я достойна лучшей жизни, лучшего мужа. Но если он появится на горизонте, Димка его немедленно убьет. Прирежет скальпелем. Это, пожалуй, более мужественно, чем чайником, оружием ревности Степана Ивановича, но суть-то одна. Я торопливо вскочила – нельзя доводить до крайностей. В холле споткнулась о большую сумку – Димка сам упаковал мои вещи и аккуратно поместил сверху пакет с одеялом. Пакет отлетел вперед, я вторично споткнулась и перестала слушать укоры собственной совести. Вместо них зазвучал возмущенный голос мужа: «Ну когда же ты научишься смотреть себе под ноги!» Сдержаться я не смогла. Сквозь злые слезы обозвала его главным несчастьем своей жизни. Момент, когда сидишь на полу и, сморщившись от боли, потираешь ушибленную коленку, а на голове у тебя ждет своей очереди надувающаяся шишка от тесного контакта со стеной, уверяю вас, не самый подходящий для замечания, которым он меня наградил. Шум разбудил Аленку, дочь, высунувшись в дверь, пыталась осмыслить ситуацию.