19 октября 1942 г.

Приехав в расположение обоза, мой гауптфельдфебель сказал, что жалкие остатки нашего батальона все еще в «Баррикадах». Поскольку слух ко мне возвращался все больше, я решил на следующее утро, 20 октября, отправиться на фронт в роту. Если со временем мы получим обратно несколько легкораненых, будет разумнее составить изо всех остатков одну часть. Вечером я написал письмо своим любимым. Кроме того, я провел операцию по «полной очистке тела» со сменой белья, ведь никто не знал, когда еще подвернется такая возможность.

20 октября 1942 г.

Святой Петр был к нам добр, день снова был солнечным и ясным. После доброго завтрака я направился в батальон. До него было три километра. Я чувствовал себя в безопасности – до фронта было четыре-пять километров. Я с интересом смотрел на наши самолеты, плывущие над головой в сторону Сталинграда и – как и все эти недели – вываливающие свои бомбы на город. Для них погода тоже была идеальна. Когда, наконец, падет этот проклятый город! Нигде еще не было сопротивление противника столь упорным и яростным, как здесь. Я подумал об Артемовске или Кагановиче в районе Донца, или о Ворошиловграде позже: бои тоже были тяжелыми и все же не столь ожесточенными, как здесь. Я был уверен, что причиной тому было то, что город носит имя Сталина. Престиж «красного диктатора» мог упасть, если бы Сталинград пал. А он падет. Я был уверен в этом.

Я был уже на полпути. Со мной были три товарища из батальонного штаба. Вдруг – посреди ясного неба – раздался острый свист – и затем визг шрапнели. Мы бросились на землю. Все повторилось еще четыре раза. Некоторое время мы лежали неподвижно, обнимая землю, на случай повторения сюрприза. Затем как можно быстрее мы рванулись к балке, которая давала возможность скрыться с глаз. Слава богу, это утреннее приветствие не нанесло большого ущерба. Мы переглянулись.

«Герр лейтенант, а что у вас с правой рукой?» Один из моих товарищей показал на дырки в правом рукаве кителя. Я снял его и увидел, что два маленьких осколка вошли мне в руку повыше локтя. Во время огневого налета, бросившись на землю, я ничего не почувствовал. Мной займется батальонный врач, доктор Щепански. Рукой можно было двигать. Штабсарцт (капитан медицинской службы. – Прим. пер. ) доктор Щепански уже однажды спас мне жизнь, когда 19 апреля мне прострелили легкое. Он быстро появился рядом и применил все свои умения. Эта легкая рана будет для него детской забавой.

Никто из нас не мог сказать, откуда прилетели снаряды, вероятно, с другого берега Волги.

Мы продолжали идти на командный пункт полка, и больше снаряды рядом с нами не падали. Придя на КП, мы узнали последние новости: вернулся из отпуска командир полка, оберст Гроссе. Оберстлейтенанта Мюллера с адъютантом Креллем переводят в 267-й гренадерский полк. Майора Вайгерта заменяют из-за желтухи; его сменит гауптман Израэль, командовавший до того 13-й ротой. Вместе с оберстом Гроссе в полк возвращаются лейтенант Вайнгертен и лейтенант Аугст и еще несколько выздоровевших. Обер-лейтенанта Полита из штаба полка – он командовал взводом связи – погребло заживо прямым попаданием бомбы. Все это произошло ночью, никто этого не заметил, и помощь пришла слишком поздно. Всегда приходилось учитывать подобные случайности.

Доктор Щепански, которого я разыскал, обработал мне руку и подтвердил, что с ней не случилось ничего серьезного.

После обеда прошел первый дождь за несколько недель; надеюсь, это ненадолго.

Тем временем пришел приказ перебросить наш батальон в район, лежащий примерно в восьми километрах на северо-запад от Баррикад. Там мы примем пополнения.

21 октября 1942 г.

Утром мы выступили в боевом порядке в новый район. Было еще темно. Нам нужно было до рассвета выйти из поля зрения артиллерийских наблюдателей противника. Иначе будет вероятен огневой налет.

Чем дальше мы уходили от основного места боев в центре города, тем легче мне было. Город походил на прожорливого гиганта Молоха. Через несколько недель непрерывных уличных боев оба батальона сточились до горстки людей. В других стрелковых частях положение было не лучше.

Когда рассвело, мы узнали деревню слева от нас; это было Городище. Наш маршрут дальше лежал на север. Батальон сделал привал у Орловки. Здесь я получил приказ от лейтенанта Шюллера явиться в обоз и доложить командиру полка, оберсту Гроссе. Меня подвез на мотоцикле батальонный делегат связи. Скорее всего, нам должны сказать, что на днях мы встаем на зимние квартиры на северной блокирующей позиции. Долгожданная передышка. Когда солдат на боевых, никто не знает, какое новое назначение придет в следующий момент.

Командир полка двигался с обозом. Там же оказалось около сорока человек, вернувшихся из госпиталей вместе с лейтенантами Аугстом и Вайнгертнером.

Я доложил о прибытии оберсту Гроссе со словами: «Лейтенант Холль по вашему приказанию прибыл!»

Командир поблагодарил меня и сказал с улыбкой:

– Много же вам потребовалось времени, чтобы вернуться в мой полк.

– Так точно, герр оберст! Ровно шесть месяцев, включая обход по 134-й дивизии.

– Я уже слышал об этом, а также о том, какие тяжелые бои полк вел во время моего отсутствия. Потери были особенно тяжелыми. Теперь мы должны дождаться пополнений. До особого распоряжения мы назначены в резерв дивизии. А теперь о вас, Холль. Вы последний старослужащий командир роты в полку. За последний год вы воевали, не жалея сил. Оберстлейтенант Мюллер представил вас к Значку за ранение в золоте. Вчера вам опять сильно повезло. Я не могу позволить себе потерять последнего опытного командира роты. Вы на несколько дней останетесь здесь, в обозе, а на ближайший месяц-полтора прикомандировываетесь к штабу полка.

Оберст (подполковник) Эрих Гроссе, командир 276-го пехотного полка

Я не был в восторге, приказ мне не понравился. Связь с моей седьмой ротой была слишком сильна, чтобы думать о переводе. Я спросил:

– Герр оберст, вернусь ли я потом в роту?

– Конечно, вы продолжаете номинально командовать ротой. Пока вас заменит лейтенант Аугст. Вы будете моим офицером для особых поручений при штабе, особенно теперь, когда обер-лейтенант Полит столь трагически погиб.

С облегчением я ответил:

– Я благодарен вам, герр оберст.

Следующие полчаса я провел, отвечая на вопросы командира. В основном это были вопросы о боях, которые мы вели в разных районах города. Я ничего не упустил, поскольку не думал, что стоит умалчивать о чем-то. Не было смысла скрывать правду. Иначе у командования будет искаженная картина происходящего.

Когда объявили, что из полка прибыл мотоцикл с коляской, меня отпустили. Я смотрел, как уезжает мотоцикл. Оберст Гроссе был замечательной личностью. Судя по его виду, отпуск пошел ему на пользу. Бледно-голубые глаза смотрели с гладкого лица. Его редеющие волосы почти полностью поседели. Тело его было пропорционально сложено. Я решил, что ему 55–60 лет. Голос у него был тихий, размеренный и не обидный, когда ему приходилось кого-то распекать. Я считал, что он хорошо разбирается в людях.