– Хотел бы я знать всю эту историю от начала до конца! – заметил один молодой матрос.

– Я могу тебе сообщить только то, что сам слышал. Это проклятое судно; они были пираты и перерезали своему капитану горло, если не ошибаюсь!

– Нет, нет, ничего подобного, – крикнул Шрифтен, – капитан и сейчас на нем, и он-то и есть главный негодяй; говорят, что он, как и один среди нас здесь, на судне, оставил у себя дома красавицу жену, которую очень любил…

– Кто же об этом мог знать?

– Да ведь он постоянно старается отправить письма на родину, когда встречает какое-нибудь судно. Но горе тому, который возьмется доставить его письмо! Судно наверное должно погибнуть вместе со всеми, кто на нем находится, и ни одна душа не спасется.

– Удивляюсь я, где вы слышали все это! – сказал один из людей. – Видали вы когда-нибудь это судно?

– Да, видел! – вскричал Шрифтен, но тотчас же как будто спохватился, и его крик перешел в обычное гоготание и хихикание, затем он добавил: – Но нам, ребятушки, нечего бояться: у нас есть частица святого древа на судне!

С этими словами он прошел вперед, желая избежать дальнейших расспросов, и вдруг увидел Филиппа у грот-мачты.

– А – а, вот как! Значит, не я один здесь любопытен! Хи, хи, хи! Так уж позвольте вас спросить, вы захватили с собой эту вещичку на случай, если бы мы повстречали «Летучего Голландца»?

– Я не боюсь «Летучего Голландца»! – ответил мрачно Филипп.

– Ну, да, конечно! Я сейчас только вспомнил, что вы носите одну с ним фамилию; утверждают, по крайней мере, что его также звали Вандердеккен.

– Вандердеккенов много; я не единственный на свете, – возразил Филипп, уже совершенно оправившись от смущения, овладевшего им в первую минуту.

С этими словами он отошел в сторону.

– Право, можно подумать, что этот одноглазый лукавец подозревает истинную причину, побудившую меня отправиться в плавание, – рассуждал сам с собою Филипп. – Но нет, это совершенно невозможно. Однако почему же я ощущаю такой смертельный холод каждый раз, когда этот человек приблизится ко мне? Хотел бы я знать, ощущают ли то же самое другие, или же это просто фантазия Амины, передавшаяся и мне? Я не смею никого спросить об этом, а между тем это смущает меня! Странно, что этот человек безо всякой причины вдруг сразу стал относиться ко мне так недоброжелательно; я никогда не сделал ему ни малейшего зла. То, что я сейчас слышал, подтверждает все мои опасения! О, Амина, Амина! Если бы не ты, я бы с радостью разгадал эту загадку ценой моей собственной жизни!

Спустя три дня «Тер-Шиллинг» и его спутники вошли в Столовый залив, где стояли на якоре остальные суда Ост-Индской флотилии. Как раз в эту пору голландцы основали небольшую колонию на мысе Доброй Надежды, куда суда, отправляющиеся в Ост-Индию, обыкновенно заходили, забирая воду и скот от туземцев побережья; последние за пару металлических пуговиц или за один большой гвоздь охотно отдавали жирного бычка. Набрав здесь обильные запасы воды и провианта и получив предписания от адмирала, который назначил им места встреч на случай, если бы суда отстали друг от друга или рассеялись в пути, и приняв всевозможные меры предосторожности на случай бурной погоды, которую они предвидели, суда Ост-Индской флотилии снова снялись с якоря и пошли дальше.

В течение трех дней они все время беспрерывно боролись с ветрами, плохо подвигаясь вперед, но на четвертые сутки задул свежий ветер с юга с самого утра и, постепенно усиливаясь, перешел в настоящую бурю, которая отнесла всю флотилию к северу от залива.

На седьмой день «Тер-Шиллинг» очутился один; но к этому времени погода изменилась к лучшему. Снова подняли паруса и направили путь на восток, чтобы можно было пристать к берегу в случае надобности.

– Нам не посчастливилось; мы отбились ото всех остальных судов флотилии, – сказал мингер Клутс Филиппу, стоя у шкафута, – но мы, вероятно, вблизи меридиана, и солнце наверно даст мне возможность определить нашу широту;

сейчас же трудно сказать, как далеко нас могло отнести этой бурей и течениями к северу! Эй, юнга, принеси мне мой градшток, да смотри берегись, чтобы не колонуть его ни обо что, пока ты идешь с ним наверх!

В те времена градшток был весьма простой инструмент для определения широты, которую этот инструмент в руках опытного наблюдателя безошибочно определял с точностью от 5 до 10 миль. Квадранты и секстанты были изобретены гораздо позднее. И если подумать, как несовершенны были в то время морские инструменты, как мало был изучен и исследован фарватер и как ограничены были вообще все научные сведения моряков того времени, остается только удивляться, как они могли совершать такие плавания, и притом еще сравнительно благополучно.

– Мы находимся на целых три градуса севернее мыса, – заметил капитан, определив широту, – течения, вероятно, очень сильны, но ветер быстро падает, и если я не ошибаюсь, надо ожидать перемены!

Действительно, к вечеру наступил полнейший штиль; тяжелые валы катились в сторону берега и гнали судно перед собой, а на поверхности воды, следуя за судном, появились целые стаи дельфинов, которые прыгали и ныряли в волнах, так что море казалось полным жизни и движения в лучах заходящего солнца, спускавшегося за горизонт.

– Что это за шум, точно отдаленные раскаты грома? – спросил Филипп. – Слышите?

– Слышу! Эй, марсовый, видишь землю?

– Вижу! – отозвался немного погодя марсовый матрос. – Вправо под носом судна низкие песчаные холмы и высокий прибой, это – буруны!

– Ну, так и есть! Это шум прибоя! Нас быстро гонит волнами в ту сторону; я бы очень желал, чтобы поднялся ветер!

Солнце садилось уже за горизонт, а затишье все еще продолжалось. Волны быстро гнали «Тер-Шиллинга» к берегу, так что теперь уже можно было различить гряду белых пенящихся гребней, рассыпавшихся с шумом, подобным отдаленным раскатам грома.

– Знаете вы этот берег, лоцман? – спросил капитан, обращаясь к Шрифтену, стоявшему тут же подле.

– Хорошо знаю! – угрюмо отозвался тот. – Здесь буруны на двенадцати саженях глубины; через полчаса наше доброе судно «Тер-Шиллинг» разобьется в щепы не крупнее зубочисток, если только не подымется ветер! – И одноглазый лоцман злобно захихикал, как будто его чрезвычайно радовала эта перспектива.

Мингер Клутс, не скрывая своей тревоги, поминутно то вынимал свою трубку изо рта, то снова вставлял ее в рот. Люди стояли кучками на палубе и баке, мрачно прислушиваясь к шуму разбивающихся волн прибоя. Солнце уже опустилось за горизонт, и быстро сгущавшийся мрак наступающей ночи только еще более увеличивал тревогу и беспокойство экипажа.

Наконец, Клутс обратился к своему старшему помощнику:

– Мы должны попытаться оттащить судно: надо спустить все шлюпки! Я мало рассчитываю на успех, но во всяком случае надо что-нибудь сделать. К тому же, если шлюпки будут спущены, люди успеют сесть в них, прежде чем нас выкинет на берег. Приготовьте канаты и причалы и спускайте шлюпки, а я пойду предупредить суперкарга о положении судна.