— Изволите пребывать всем в довольствии? — спросил он, входя в комнатушку, слегка освещенную крошечным окошком, примостившимся под самым потолком.

— Изволю, — кратко ответил я.

Думаю, что почтенного домовладельца именно эта часть разговора совсем не интересовала, а большее любопытство вызвал мой узел с вещами.

— Вы редко бываете дома, и я не имел чести лично выразить вам свое почтение, — пошел он с другого конца. — Изволите прибыть в Санкт-Петербург из дальних земель?

— Нет, всего-навсего из Курска.

— Имеете интерес в столице? — продолжал допытываться лысый ловчила, так и стреляя по углам глазами.

— С прошением в Сенат, — буднично ответил я. — Позвольте представиться, курский помещик Иван Иванович Рогожин.

— С прошением… — протянул домовладелец, тут же теряя ко мне значительную часть интереса. — Вы такие молодые, и уже помещик!

— По наследству получил, теперь сужусь, — расшифровал я свой интерес к Сенату.

— Изрядное именьице?

— Двадцать тысяч десятин и восемьсот душ!

Домохозяин невольно присвистнул.

— Хороший кусок! Я думаю, такому почтенному человеку обидно жить в этой каморке. У нас для чистых гостей есть достойные покои.

— Это пустое, — ответил я. — Мне здесь только переночевать. Я больше по ресторациям хожу. Уважаю, знаете ли, почтеннейший…

— Михайло Михалыч, — подсказал хозяин.

— Почтеннейший Михайло Михалыч, ресторации.

— Очень похвально, — одобрил хозяин, — особливо, что касается барышень…

— Барышнями тоже интересуюсь, потому как нахожусь в молодых летах.

— Это почтеннейший Иван Иванович, пустяк. Этакого добра мы вам можем предоставить, сколько пожелаете. Барышни — пальчики оближете! Чистые конфекты!

— Это хорошо! Барышни это всегда лестно! Особливо фигуристые! — окончательно перешел я на стилистику хозяина. — Как свое дело разрешу, так думаю у вас в Питере и жениться.

— И это приветственно. Особливо как на фигуристой…

— Вот это не нужно. Мне и без женитьбы барышень такого обличия хватит. Жениться нужно по разуму, на знатной персоне из самых первых аристократок!

— Душевно рад в таком молодом человеке видеть столько зрелой мудрости, — даже просиял от удовольствия Михайло Михалыч. — Ежели нужда есть, то и в знатное обчество-с ввести-с можно. Мы дорогим гостям завсегда услужить рады.

— Это весьма похвально, — надуваясь от детской спеси, солидно сказал я. — Только сами посудите, Михайло Михалыч, как мне на аристократке жениться, коли сам я, тьфу, Рогожин. Скажет, поди: что за такая рогожа, ни рожа, ни кожа!

— Это какая аристократка… Иной, что в годах, и за Рогожина выйти будет лестно. Тем паче при таком именьице!

— Мне это не подходит, — грустно сказал я. — Зачем на старухе-бесприданнице жениться. Мне бы самому князем или графом стать. Тогда другой разговор будет.

— Это как же можно князем стать? — вытаращил на меня глаза хозяин. — Князем нужно родиться.

— Не скажите. Ежели паспорт есть, а в нем написано: граф, мол, такой-то, или князь разэтакий-то, то и все дела.

— Так ведь жена узнает обман и к приставу потянет!

— Когда повенчаемся, поздно будет тянуть. Самой, поди, не захочется Рогожиной быть. Вот ежели бы вы, Михайло Михалыч, помогли мне такой документ получить, то я бы в долгу не остался!

Домохозяин задумался. Видимо, такой вид бизнеса, ему в голову не приходил.

— А как же геральдики? Там ведь все прописано.

— У нас на Руси сроду порядка не было, — высказал я зрелую для своего юного возраста мысль. — Тем паче в каждой губернии своя особая геральдическая управа. Пока в них разберутся, я сто раз жениться успею. Да и приписаться к какому-нибудь роду можно. Великое дело, одним князем больше, одним меньше!

— Да-с, хорошая у нас молодежь растет, — уважительно сказал Михайло Михалыч. — Такое не каждому старику в голову придет. Этак каждый захотел, и враз князем стал!

— Вы подумайте, может быть, у вас найдется чиновничек знакомый, что в таких делах понимает. Я и его, и вас не обижу.

— Подумать можно. Есть у меня один приятель из этого департамента. Сам с виду, тьфу, а не человек, а в голове много понятий имеет. Поговорю. А пока может барышню прислать, али сразу двух?

— Барышни от нас никуда не денутся. Я и так всю ночь с их сестрами прокувыркался, сейчас отдохнуть самое время.

— Ну, отдыхайте, отдыхайте, ваше княжеское сиятельство, — засмеялся Михайло Михалыч. — Очень лестно было познакомиться с таким здравомыслящим юношей!

Однако отдыхать мне пока было некогда. Нужно было начинать поиски Ивана и доставать документы. Закинув по этому поводу удочку домохозяину, я отправился в Трактир вблизи Сенного рынка поужинать, и заодно познакомиться с ходатаями по делам, предтечами будущих адвокатов, которых там толклось великое множество.

Трактиром заведение называлось, потрафляя национальному чувству посетителей, на самом деле это был приличный, даже по петербургским меркам ресторан с двумя залами и отдельными кабинетам. Народу здесь было много, но особого веселья не чувствовалось. Посетители больше занимались делами, чем развлекались.

Не успел я сделать заказ, как около моего столика возник колоритный господин в визитке — однобортном коротком сюртуке с закругленными полами, и лорнетом в правой руке. У него были бритые щеки, длинное лицо и пронзительные глаза.

— Позвольте отрекомендоваться, молодой человек, Остерман Генрих Васильевич, ходатай по делам. Вы, как я вижу, здесь пока чужой, и никого не знаете?

То, что в течение двух часов два совершенно разных человека уверено принимали меня за провинциального лоха, мне не понравилось. Вероятно, я где-то сильно напутал со своей новой одеждой.

— Очень приятно, — вежливо ответил я. — Действительно, у меня здесь нет знакомых, я только сегодня приехал в Петербург.

— О, это легко исправить, — покровительственно сказал Остерман, — у вас теперь есть и знакомый, и друг, и покровитель!

— Один во всех трех лицах? Надеюсь это вы, Генрих Васильевич?

Моя легкая ирония новому знакомцу почему-то не понравилась, он ожидал вопроса, кто эти мои названные благодетели, и не придумал, как сразу ответить. Однако он не ушел и даже попросил разрешения составить мне компанию.

— Конечно, садитесь, буду рад, — пригласил я его к столу. — По каким делам изволите ходатайствовать?

— Что? — сначала не понял он, потом ответил: — Исключительно по всем!

— Жаль.

— Почему жаль? Я вас не понимаю, молодой человек!

— Значит, вы все знаете понемногу и ничего толком.