– С дудочкой о семи отверстиях.

– Ты чего-то хочешь от меня? – спросил я, припомнив его постоянные за последнее время посещения моих ночных видений.

– Нет, – сказал дудочник, – я только посредник, канал желаний мне недоступен.

– Посредник между чем и чем? – удивился я, не смея оторвать взгляда от синих глазищ.

– Между тобой и твоим желанием, – последовал ответ.

Мне с трудом удавалось собраться с мыслями:

– Я многого хочу.

– Ты изъявил желание, достаточное по силе, чтобы обрести посредника – освободить Экскалибур, – бездонные озера уставились на меня, сквозь меня и, по всей видимости, рассматривали тот самый меч, который я возжелал выдернуть из камня.

Сказать мне было нечего: тонконосый, похоже, знал, о чем говорил, и отказываться от заявленного во Вселенную было бесполезно.

– Да, – пришлось согласиться мне с дудочником, – подтверждаю.

– Тогда вот он, – пучеглазый собеседник сунул мне под нос свою дудку, – можешь взять его.

– Что-то не похоже на меч, – я недоверчиво посмотрел на инструмент ночного музыканта.

– Это он, поверь, – бледноликий посредник с ухмылкой разглядывал в свою очередь меня.

– И что мне делать с этим дырявым мечом? – сон начинал веселить меня, как в детстве включаешься в игру с товарищами, седлая невидимых скакунов и размахивая прутьями ивы, словно их тонкие гнущиеся тела на самом деле выкованы из железа.

Дымчатый синеглаз не разделил моих восторгов:

– Заставить петь его, – совершенно серьезно заявил он.

Я ничего не понимал: мой незваный собеседник, сотканный из тумана и моего воображения (предположительно), называя Экскалибуром трубку с семью отверстиями, предлагал, и, как мне показалось, весьма настойчиво, заставить ее издавать звуки в угоду моему же желанию.

Дудочник, не сводя с моей переносицы своих стрекозьих глаз, все прочитал:

– Экскалибур – это ты сам, вот твои тела, – и он указал средним пальцем на отверстия.

– Дырки – мои тела? – вырвалось у меня.

Собеседник утвердительно качнул лысой башкой:

– Сейчас они все закрыты, нужно заставить их зазвучать, конечно, если ты не передумал стать Артуром.

– Как? – я начинал понемногу сходить с ума.

– В унисон, – последовал ответ.

Цирк какой-то, решил я.

– Ничего общего, – тут же парировал дудочник.

– Ну а куда дуть-то, – волна раздражения тронула мой голос, – чтобы понять, как вообще звучит мой Экскалибур?

– Абсолют уже наполнил тебя своим дыханием изначально. Освободи каналы, и он зазвучит в тебе.

– Бог зазвучит во мне или в мече? – я совершенно запутался: пучеглазый в своих объяснениях все время смешивал понятия «Я», «Меч», «Экскалибур» и «Дудка». Сам же ночной гость решил не останавливаться на тонкостях моих рефлексий и, продолжая сверлить переносицу взглядом, сказал:

– Довольно топтаться на месте. Ты пожелал стать Артуром, то есть посвященным. Для этого нужно освободить из плена Экскалибур, сиречь себя же, свою голограмму, двойника. Это значит добиться чистоты его вибраций с собственным сознанием, зазвучать в унисон. Двойник хранит дыхание абсолюта, семь ключей, открывающих клапаны в твоих руках.

Я невольно взглянул на свои ладони, попробуйте сделать это во сне – сложнейшая задача. Самое правдоподобное, цветное и подвижное сновидение может быть наполнено персонажами, звуками, декорациями, но в нем будет отсутствовать ваше тело (а соответственно и руки). Мне же на сей раз удалось разглядеть столь привычные наяву пятерни. Они были пусты.

– Воспринимать информацию буквально – одна из иллюзий, коей поражено человеческое сознание, – мой собеседник сыпал откровениями, как из рога изобилия. Спорить было не о чем, я взял в руки инструмент, и пальцы сами заняли правильное положение на отверстиях. Повинуясь некому глубинному инстинкту, я, как заправский оркестрант, бросил взгляд на пучеглазого дирижера, ожидая взмаха его палочки в мою сторону.

– Попробуй открыть первый канал, – получил я команду от синих блюдец.

Подушки моих пальцев ощущали жар, будто в нутре дудки-Экскалибура клокотал вулкан, и указательный палец правой руки, прикрывавший первое отверстие, вдруг обожгло сильнее остальных, но оторвать его от тела дудки я не смог – он прилип, как прилипает вжимающийся в седло начинающий наездник.

– Не могу, – выдавил я из себя, не выпуская при этом из рук поводьев.

– Это твое одиночество обессиливает канал, – дудочник приблизился ко мне, протянул трехпалую клешню и легко поддел своим пальцем мой. Из приоткрывшегося отверстия вырвался воздух, Экскалибур ожил одной нотой. Пучеглазый убрал палец, и я безвольно захлопнул канал.

– Но я не одинок, – возмутился я, огорченный прерванным экспериментом – у меня полно…

– У тебя полно страхов и переживаний о будущем, прежде всего в части здоровья телесного и благоденствия бытийного. Подобное беспокойство – неверие Творцу, неверие в него, в его мудрость и волю, а следовательно, ощущение одиночества. Замкнуть сознание на себе – с этого начинает эго. Теперь сам подними палец.

Я повиновался и легко оторвал его от отверстия: вновь возникший звук произвел эффект просвистевшей мимо уха стрелы (вполне ожидаемо во время боя, но все равно неприятно, что целили в тебя). Решив развить успех, я смело ринулся на противника и попытался отлепить от второго отверстия средний палец, но оказалось, мой оруженосец не затянул лямки, и доспехи свалились с меня на ходу – вражеские порядки задрожали от… хохота: наступающий на них храбрец, хоть и был вооружен мечом, остался в одном исподнем.

Сон во сне растаял, передо мной мерцали озероподобные глазищи дудочника, растянувшего свой безликий узкий рот в подобие улыбки.

– Зависимость от привычек – вот заглушка от второй ноты, – коротко прокомментировал он.

– Нет у меня привычек, – сходу буркнул я, начав тут же лихорадочно припоминать свои зависимости.

Пучеглазый снова подплыл ко мне и подсунул свою колбаску под мой палец:

– Привычка – это программа, пожирающая время, а время – это энергия в ограниченном количестве, и если привычка молиться носит нейтральный характер, то зависимость, например от вдыхания табака, усиливает энергопотери.

Дудочник приподнял мой средний палец, и открывшийся канал выдал вторую ноту. Возникший гармонический интервал не был приятен на слух.

– С частотами надо поработать, – сказал «дирижер» и убрал свой палец; мой же, в свою очередь, безвольно хлопнулся обратно на отверстие.

Является ли каждодневное порицание чего-либо, а чаще кого-либо, не укладывающегося в рамки моего представления о добре и зле, пусть даже свое осуждение я не озвучиваю, благосклонно пряча обличение в мыслях и производя на лице при этом приличествующую настоящему моменту и обстоятельствам мину, вредной привычкой? «Да», – незамедлительно ответил я сам себе и увидел подтверждение в синих блюдцах напротив.

А ежечасное поддержание на высоком пьедестале собственного мнения за счет искусственной глухоты по отношению к чужому? «Да», – снова был мой ответ, и палец, обретший силу, спокойно дал божественному дыханию