…да, почтенная публика. Грубиян. Каюсь, бью челом. Мо́ю рот с мылом – не помогает.

– Снегирь!

А это уже Тюня. Изучает очередной выкидыш принтера.

– Ну все, Настёна. Извини, труба зовет.

– Хлеба купи…

– Куплю!

Отрубив связь, я повернулся к Тюне:

– Что там?

– Кошмар.

На свежей иллюстрации и впрямь царил кошмар. Забавный такой кошмарик, клоун из мира страхов. Он сидел на квадратной тумбе, исписанной заклинаниями. Впрочем, там вполне могло значиться: «Снимаю венец безбрачия: дешево, сердито» – только на языке атлантов или лемуров. Жирный дядька, покрытый чешуей, с ногами, оканчивающимися чем-то вроде конских копыт, пребывал в задумчивости. Позой он напоминал Роденовского мыслителя, разве что обе руки чинно сложил на коленях. Голова подтаявшего снеговика, борода из щупальцев. На спине – скатка из перепончатых крыльев.

– Русалка, – сказала Тюня. – Мужского пола.

– Русал, – уточнил я. – По паспорту – Ктулху.

Надпись под рисунком, фактически – эскизом, была со мной согласна: «A sketch of the fictional character Cthulhu, drawn by his creator, H. P. Lovecraft».

– Щупальцы, – Тюню передернуло. – Ты был прав.

– Ищи, – велел я, и лишь потом спохватился, что так приказывают собаке. – Холмс, марсиане, Ктулху. Уэллс, Конан Дойль, Лавкрафт. Что-то в этом роде. Нам надо знать, что привлекла программа.

– Я быстро!

Сегодня мне везло с женщинами. Настя была само обаяние, Тюня без скандала проглотила мой резкий тон. Даже баба Фима ходила мимо двери на цыпочках – видать, прониклась важностью момента. Жизненный опыт подсказывал, зараза: везет в любви – берегись карт. Я заранее ждал каверзы, и каверза явилась.

– Снегирь! Нашла!

– Ну?!

– Нил Гейман, «Этюд в изумрудных тонах». Нашла по Конан Дойлю и Лавкрафту.

Я знал этот рассказ. Ну да, Холмс и Ватсон, Себастьян Моран и профессор Мориарти – герои Конан Дойля. Лондон, время действия соответствует. Кажется, Ктулху – я имею в виду и само слово «Ктулху», и чешуйчатого мыслителя с бородой из щупалец – там ни разу не упоминался. Зато в рассказе фигурировали Великие Древние – жуткие короли и королевы, захватившие власть над человечеством. Марсиане со щупальцами, Ктулху со щупальцами; война миров, захват Земли…

Короче, тьма внутренних связей.

– Ужас? – спросила Тюня. – Ужас-ужас?

– Не думаю.

Я быстро просчитывал варианты. Вбросить контртему? Нет, это усугубит. Иногда лучше промолчать. Глядишь, само рассосется.

– А надо бы думать, – сердито буркнула Тюня. – Кто Холмса впихнул? Вот он и потянул за собой твоих ктулхов…

– Потянул, – согласился я. – Но не дотянет. Сейчас все угаснет, вот увидишь.

– Ты оптимист? Ты дурак.

– Я реалист. Рассказом Геймана не укрепить взломанную «Войну миров». Слишком много придется переделывать. И не где-нибудь, а в фундаменте. Возьми ты «Этюда…» сверх меры – и марсиан на Земле встретят не артиллерийские батареи и «Сын грома», а Великие Древние во плоти. Ктулху против боевых треножников? Азатот, ядерный хаос, против теплового луча? Ньярлатхотеп, пожиратель душ, против черного газа? Хотел бы я это увидеть…

– Вот, – Тюня указала на улыбающуюся Нюрку. – Вот и она хотела.

– Нет, программа не рискнет. Слишком громоздко.

Уверенности в моем голосе было больше, чем на самом деле.

– Шерлок Холмс против марсиан, – продолжила Тюня ряд ассоциаций. – Нет, не так. Шерлок Холмс против магии.

Я не стал с ней спорить. Это было не противоречие, а путь к решению поставленной задачи – от Шерлока Холмса против магии к Шерлоку Холмсу против марсиан.

…господа, неужели вы верите в призраков? Вам известно, что предшественником нынешнего синематографа был так называемый «волшебный фонарь», или «фонарь ужасов»? Говорящее название, не правда ли? Эти размытые образы именовали «туманными картинами» и поначалу они проецировались на клубы дыма или тумана. А сам «фонарь» был спрятан от зрителей…

* * *

– Снегирь, я боюсь, – говорит Тюня.

– За Нюрку? – я улыбаюсь. – Не бойся, бэби. Вытащим.

– Нюрку-то мы вытащим. Я боюсь идти «в ночное» одна.

Сперва я не понимаю. «В ночное» – это наше с Настей. Это мы придумали, чтобы как-то обозначить мою работу, и Тюня тут ни при чем. Я ловлю себя на странной, нелепой, детской обиде: меня словно обокрали.

– Почему одна? А меня куда денешь?

– Ты рано или поздно уйдешь. Тебе дадут нового стажера. А меня оформят на полную ставку и отправят в свободное плавание. Или того хуже, нагрузят стажером, как тебя – мной. Я боюсь, Снегирь.

Я смотрю на Тюню, словно впервые вижу. На Тюню – грозу морей. Тюню – кумира девчонок, пляшущих в интернете. Антонину Недерезу, железную леди. У железной леди глаза на мокром месте.

– Дурочка, – говорю я.

Это надо уметь: так сказать «дурочка», чтобы прозвучало как «Тюнечка». Или даже как «Тю-ю-ю-нечка!». Это трудно, но я справляюсь.

– Дурочка, – соглашается она. – Дура. Дурища!

– Ты – ангел. Ангел-хранитель. Я даю тебе гарантию, что все твои будущие клиенты влюбятся в тебя по уши.

Тюня смотрит на Нюрку в каске.

– Упаси бог, – говорит она. – Этого мне только не хватало.

– Насколько приятней, – видя прогресс, я развиваю успех, – вынырнув из гиперкнижки, впавшей в ступор, видеть не мою небритую рожу, а прелестное личико…

– Иди к черту, Снегирь.

– …цветок душистых прерий! Тюня, всё путем. Не боги горшки обжигают.

– Я медленно соображаю. У меня плохо со стилизацией. Я ошибаюсь с выбором «внешнего персонажа». Холмс? Я бы ввела Конана-варвара.

– Почему Конана?

– Конан-Дойль. Конан-варвар. Прямая ассоциативная связь.

Я столбенею. К счастью, Тюня шутит.

– Отомри, Снегирь. Я вообще люблю чистую фабулу: пришел, увидел, победил.

– Вот! Победил!

– Сбавь пафос. Не верю.

В реплике Тюни звенит колокол имени Станиславского.

– К машине! – командую я.

– Что?

– Живо к машине! Бегом!

Она подчиняется. Втянув голову в плечи, Тюня садится к клавиатуре.

– Стучи!

– Что?

– Сама знаешь, что! Меньше думай!

Она трогает клавиши.

– Быстрей!

…на спинке стула висело летнее дамское пальто без подкладки, сшитое из полосатого альпака. Завидев Холмса с компанией, мистер Пфайфер…