— Правильно, — говорю я, изгоняя из своей головы видение Джоны. — А машина там?

— Подождите. Я посмотрю.

Рука у меня опять стала кровить. Я вновь засовываю кулак в рот. Кровь соленая, как моя вина.

— Машина здесь, — говорит он.

Какая-то частица меня надеется, что Джина, возможно, упаковала вещи и сбежала домой к маме и папе, прожив два дня со своей злодейкой-сестрой.

Но скорее всего это не так.

— Я скоро приеду, — говорю я Дилену. — Оставайся там и никуда не уходи. — Две заблудшие души на руках — это последнее, что мне сейчас нужно.

В зале я сталкиваюсь с Тимоти.

— У меня… проблемы в семье, — говорю я.

Он пожимает плечами.

— Это не новость.

Я уже говорила, что Тимоти может придираться к людям по мелочам, когда у него самого штаны в дерьме? Так вот, такое случается.

— Я серьезно.

— И я тоже, — говорит он. — Джона уходит после этой выставки, тебе приспичило получить отпуск… А что будет со мной? Обо мне ты подумала?

Вина опять наносит мне удар в спину — на этот раз не слишком сильный.

— Слушай, — говорю я, — я поговорю с Джоной, ладно?

Он пожимает плечами.

— Делай что хочешь. Хочешь — собирай вещи и уезжай.

Ну вот, музей может быть и неблагополучной суррогатной семьей. Это я о нас. Такая большая, счастливая, но неблагополучная семья. Ха-ха.

Я надеваю пальто, хватаю сумку и иду в кабинет Джоны. Его там нет. В конце концов я нахожу его в южном выставочном зале.

— Не думай, что тебе нужно уходить отсюда, — говорю я, минут пять подождав, пока он обратит на меня внимание. Я обвожу рукой вокруг помещения, хотя он не смотрит на меня и не может увидеть этот жест. — Тебе не нужно уходить из музея из-за меня.

— А кто сказал, что я ухожу из-за тебя? — спрашивает он. Потом делает заметку в блокноте с зажимами, который держит в руке.

Я не знаю, что отвечать.

— Никто.

— Может быть, я оставался здесь только из-за тебя, — говорит он. — Могу я наконец уйти?

Он так и стоит спиной ко мне, намеренно на меня не глядя. Раньше я и внимания на это не обратила бы, но сейчас я еле сдерживаюсь.

— Я думала, тебе здесь нравится.

— Может быть, и так. — Он оборачивается и улыбается мне. Такой совсем-не-джоновой улыбкой. По крайней мере, не такой, какой он раньше мне улыбался.

— Я ухожу, — говорю я, хотя до этого момента мысль об уходе мне в голову не приходила. — Совсем не нужно уходить нам обоим.

— В самом деле? А куда?

Я открываю рот, чтобы рассказать ему о Джине, но потом закрываю его. Я же хотела вырваться из стаи, так ведь? Самостоятельный человек решает свои проблемы… самостоятельно. Один из двух Близнецов.

— Никуда, — произношу я вслух. — Может быть, это я оставалась здесь из-за тебя.

Он смеется.

— Можешь никуда не уходить, — говорю я. — Это ведь твое. Тебе не надо уходить.

— Знаешь, — говорит он, размещая подставки по обе стороны двери зала, — хотя говорить ты и не умеешь, все-таки ты много говоришь другим, как и что им следует делать.

Я не отрываясь смотрю на него, но он прикидывает, ровно ли стоят подставки у двери.

— Пошел ты… — говорю я. И ухожу.

* * *

— О, — сказал Джона, растирая предплечье и в шутку делая вид, что ему больно. Мы лежали на траве футбольного поля и смотрели на звезды. — Ты за что меня ударила?

— За твое дурацкое предсказание, — сказала я.

— Ты что, не веришь, что мы с тобой друзья на всю жизнь? — спросил он.

— Конечно верю, — ответила я. — Поэтому оно и дурацкое. И так все знают, что мы всегда будем друзьями.

— Ты считаешь, что это глупо, потому что это правда?

Мне захотелось снова ударить его.

Звезда прочертила небо, оставив красноватый след.

— Загадай желание, — сказал Джона.

«Пусть мы всегда будем друзьями», — подумала я, наблюдая, как тает след упавшей звезды. Так. На всякий случай.

На улице идет снег. Пролетая перед глазами, в которых стоят слезы, снежинки оставляют после себя красноватые следы.

Жизни не хватает кнопки «пауза». Чтобы перевести дыхание и подумать минуту-другую. Может быть, мне надо попросить об этом Бога? В конце концов, дал же он мне новое имя?

Тяжело переставляя ноги, я поднимаюсь по лестнице к себе в квартиру и пытаюсь думать, несмотря на сумятицу, которая царит у меня в голове. Поиски шестнадцатилетней беременной девицы, делающей все, чтобы погибнуть в Чикаго, можно сравнить с поисками пресловутой иголки в стоге сена. Нет смысла впадать в панику и бегать по улицам, хватать каждую рыжеволосую веснушчатую девчонку и поворачивать ее к себе лицом, чтобы посмотреть, не Джина ли это. И не стоит удивляться, что я перехватываю выходящего из моей квартиры Дилена, который собирается заняться именно этим.

— Я же сказала, чтобы ты никуда не уходил, — говорю я, и он, испуганный, возвращается в квартиру.

— Она же где-то там, совсем одна… — начинает он.

—.. Потому что она так решила, — заканчиваю я за него.

Это звучит грубо и бестактно, и он смотрит на меня с выражением «ты-с-удовольствием-сунула-бы-ей-чемодан-в-руки-и-вышвырнула-ее-на-улицу», которое я начинаю ненавидеть.

— На улицу я ее не выбрасывала, — говорю я.

— Я этого и не говорю.

Я бросаю сумку на диван и снимаю пальто.

— Это что, из-за того, что я сказала, что ей надо найти работу?

Он падает на диван рядом с моей сумкой и начинает подвывать:

— Это из-за того, что вы сказали родителям, что отправите ее обратно к ним, домой.

И тут срабатывает кнопка «пауза», и время останавливается с резким скрежетом тормозов.

— Уа-уа-уа! Хватит! Я сказала родителям — что?

— Что вы отошлете ее обратно. — Он складывает руки на груди (ну прямо Брюс Ли) и подпирает ладонями свои бицепсы с татуировкой. Я смотрю на подрагивающего дракона. Дракон мне подмигивает.

— Я ничего такого… — начинаю я, но вдруг останавливаюсь.

Не говорила или говорила? Все так перепуталось… Я прокручиваю время назад, к телефонному звонку, и слышу, как говорю что-то о том, что поговорю с Джиной, но говорила ли я…

Нет. Не говорила.

— Я ничего не говорила о том, что заставлю Джину уехать обратно в Хоув. Они что, звонили сюда снова?