– Алана? Ты меня слышишь?

Звук бегущей воды из ванной комнаты на минуту прекратился.

– Никита? У вас там всё нормально? – крикнула в приоткрытую дверь тётя Валя.

– Да, мама! – торопливо отозвался Никита и, вцепившись Алане в плечи, затряс её ещё сильнее: – Не бойся, Алана, скажи мне, что ты знаешь? Скажи. Скажи!..

– Колдун! – прохрипела она ему в лицо.

Никита остановился и отпустил её плечи. Глаза его округлились.

– Что? Кто это?

– Колдун! Это он! Он! Он забрал Лёльку. Лёлька знала! И он её нашёл!

Никита замешкался. Ему было десять, но кое-что в этой жизни он уже понимал. С одной стороны, Алана явно несла бред – возможно, последствия стресса. С другой – по крайней мере, девочка заговорила. И что теперь ему делать, поддержать беседу о каком-то непонятном колдуне?

– Это очень интересно, – осторожно сказал он. – Ты же мне расскажешь?

Алана громко всхлипнула, по её щекам потекли слёзы.

– Лёлька знала! Она узнала, как убить Колдуна! Он нашёл её! – твердила девочка. Никита озадаченно моргал, соображая, как ему поступить, но сообразить никак не мог. На его счастье, в этот момент из ванной выскочила взъерошенная, замотанная в длинный махровый халат тётя Валя.

– Слава богу, ожила! – она всплеснула руками и кинулась к девочке. Алана разрыдалась взахлёб, тётя Валя успокаивала её, но и сама тоже не смогла сдержать слёз. Так они проплакали вдвоём весь остаток вечера и, в конце концов, уснули вместе в обнимку на неразобранном диване. Никита принес со своей кровати покрывало и бережно накрыл обеих, ведь папа просил позаботиться о маме и об Алане в его отсутствие. Выполнив папин наказ, мальчик пошел к себе и тоже поплакал. Немного, совсем чуть-чуть, потому что мужчины не плачут. Но он ведь был ещё маленьким мужчиной, и ему тоже было очень грустно.

На следующий день Никита сам спросил Алану о Колдуне. Но та лишь отвернулась в сторону и помотала головой.

– Ничего. Я ничего не помню.

Никита покосился недоверчиво, но больше спрашивать не стал.

******

Вновь оказавшись дома, первым делом Алана кинулась к большой жестяной коробке из-под фломастеров, в которой Лёлька хранила засохшую саранку. Вопреки всякому здравому смыслу, сестра продолжала пребывать в уверенности, что этот сорняк поможет ей покончить с Колдуном.

Коробка была пуста. Когда Лёлька успела достать оттуда цветок и зачем она это сделала, Алана не знала. Но это, как ни странно, вселило в неё слабую надежду, за которую она и ухватилась, как утопающий за соломинку. А вдруг цветок, доставшийся с таким невероятным риском, действительно оказался волшебным?

И тогда она начала ждать. А что ещё ей оставалось? Долгими дождливыми вечерами, когда во всей квартире гас свет, она забиралась на подоконник, прижималась лбом к стеклу и смотрела в окно, ожидая, что вот-вот из-за угла соседнего дома покажется маленькая фигурка и помашет ей рукой.

Но время шло, а Лёлька всё не возвращалась. Через несколько лет её перестали считать пропавшей без вести, выдали отцу свидетельство о смерти, и на кладбище рядом с маминой могилой водрузили ещё одну мраморную плиту. К тому времени Алана была уже почти совсем взрослой. Кладбищ она не боялась, но этот памятник вызывал у неё смешанные чувства. Ведь по-настоящему Лёльки там не было, тело так и не нашли, так почему бы не оставить всё как есть? Зачем этот фарс? Словно кому-то было очень нужно официально похоронить её сестру и придавить плитой память о ней.

Впрочем, Колдун тоже больше не появлялся. Могло ли это означать то, что, добравшись до Лёльки, он успокоился? Первое время Алана часто не могла уснуть до утра, перебирая в голове варианты того, что чудовище могло сотворить с её сестрой. Она была бесстрашной и отважной, её Лёлька, но… такой ещё маленькой.

Но постепенно на передний план выходили другие, более важные и насущные проблемы, и история с Колдуном начала медленно стираться из памяти. Нет, она не забыла его совсем, но по мере взросления убеждённость в реальном существовании Колдуна становилась всё слабее и, в конце концов, Алана полностью свыклась с мыслью, что всё это были только их с Лёлькой детские фантазии. Игра, которую они придумали когда-то на двоих.

И не более того.

******

День медленно, но неумолимо близился к концу. Вот уже солнце перевалило за горизонт и начало клониться к закату, посылая в окно косые лучи. Один луч скользнул по стене и опустился на фотографию, которую Алана бережно протёрла и поставила на место. Лёлька на фотографии смеялась во весь рот, и лучик ласково пощекотал её волосы.

Когда Никита забредал в гости, то часто после его ухода Алана обнаруживала фотографию лежащей на полке и будто случайно перевёрнутой стеклом вниз. Однажды она всё же не выдержала, и спросила, для чего он это делает. Никита смутился, но лишь на мгновение.

– Может, я пытаюсь этим сказать, чтобы ты, наконец, отпустила прошлое и начала жить? – ответил он расплывчато, будто предлагая Алане самой поискать ответ на свой вопрос.

– Переворачивая фотографию? – засомневалась Алана.

– Мне, конечно, следовало спрятать её. Или вообще сжечь. Знаешь, Аленький, я, кажется, догадался, почему ты пошла учиться на психолога. Говорят, что психологи – самые замороченные люди и, глядя на тебя, начинаешь понимать, что это правда. Ну, сколько можно?

– Остановись! – Алана сделала предупреждающий взмах рукой, потом посмотрела на его пристыженную физиономию и добавила, уже мягче: – Пожалуйста. Давай не будем.

Никита нарочито сокрушенно вздохнул и покачал головой, а Алана демонстративно подняла фотографию и водрузила на прежнее место. Больше он так не поступал. Кто из них прав, а кто нет, рассудит время, но пытаться насильно заставить её забыть прошлое – напрасные старания. Кажется, наконец, она смогла донести это до своего друга.

– И вовсе это не мешает мне жить! – уверенно сказала она Лёльке. Потом посмотрела на саму себя, четырёхлетнюю, ухватившуюся одной рукой за ухо коня, а другой крепко обнимающую сестру, и внезапно расплакалась.

Со временем она привыкла ко многому – к жизни без мамы, к отчуждению отца, к сочувственным взглядам соседок в спину, даже к тому, что никто не сопит на соседней кровати, когда в квартире гасят свет.

Это казалось невозможным, но это было так. Наступил такой момент, когда Алана совершенно неожиданно для себя осознала, что жить без мамы – можно, можно даже жить и без сестры. Не делить на двоих печали и радости, а пользоваться всем единолично. В конце концов, живут же так другие, и некоторые из них даже вполне себе счастливы.

Лишь к одному привыкнуть она так и не смогла. К тому, что день рождения, который когда-то был у них с Лёлькой один на двоих, ей приходилось теперь каждый год встречать в одиночестве.

******

Первое время после похорон мамы Алана жила в Никиткиной семье. Бабушка лежала в больнице, отец пил горькую и ни разу не поинтересовался, как там его вторая, не пропавшая дочь. Впрочем, от отсутствия папы девочка страдала меньше всего.