«Квартиру сыну, говоришь, оставил? Добрый ты наш! Купить нас хочешь? Что ж, посмотрим».

Красивая женщина иногда ловила на себе восхищенные взгляды москвичей, улыбающиеся ей уголками томных глаз и слегка заросших губ. Она выяснила у них, как ей доехать. Потом стала себя укорять за то, что несправедлива по отношению к Александру, давшему ей в прошлом свою фамилию. Может, человек действительно решил искренне позаботиться о них с малышом? Может быть, он понял, что они слабы и нуждаются в любви и заботе, а не в военных действиях? Если бы только он верил в любовь к одной-единственной женщине! Если бы он ее любил! Они бы не разошлись. Как все-таки меняются люди под воздействием больших денег! А может быть, он понял, что сделал ей очень больно своими изменами? А может и к лучшему, что разошлись…

Она очень быстро добралась до новых высоток в Орехово. Поднялась на одиннадцатый этаж одной из них. Позвонила и обрадовалась, когда услышала шаги за дверью.

«Хорошо, что Александр сейчас дома!»

На ее удивление дверь открыла Вика, с которой ее знакомил перед отъездом Саша Гаров. Та, в свою очередь, почти равнодушно взирала на ночную гостью.

— Привет. Заходи, — сказала она.

Даша снова почувствовала ту щемящую боль, когда впервые осознала, что ее муж ей изменил. Она незаметно сжала зубы и кулаки в карманах. Потом выдохнула и ответила:

— Александр пригласил меня зачем-то. Так что я уж правда лучше зайду.

— …Вот… Значит… Ты сейчас, а нет — сейчас уже поздно — лучше завтра с утра… Дуй к Бабирову в банк… Включай свое красноречие по максимуму как только сможешь!.. И…

— М-м??? Ты не понял, Андрей! — спокойно оборвал взволнованного Малковича Александр Свириденко. — Ты не понял! Я у-ез-жа-ю!

Свириденко четко проговаривал каждый звук, немигающе глядя на вспотевшее лицо начальника. В кабинете повисла тишина. Слышно было только, как часы на столе задавали ритм времени. Время — было сейчас единственное, что двигалось. Оба собеседника стояли у т-образного стола. Малкович — во главе, Свириденко — сбоку. Через минуту Андрей тяжело опустился в кресло и произнес три слова, которые потом, иногда, будут вспоминаться Александру, словно глас его внутренней совести. Он будет вульгарно смеяться над собой в эти моменты и ощущать легкие покалывания в сердце. — Ты не прав, Саша, — тихо-тихо, едва слышно, сказал Малкович.

Гнев обид, накопленных за годы совместной работы, тут же забурлил, зашипел, вываливаясь из стоящего человека и мгновенно диффузорно заполоняя тесную комнату. Александр обвинял все и вся. Не истерично. Сдержанно. Словно на постаменте. Свысока.

— …Я терпел очень долго. Очень. Я молчал. Ничего не говорил. Но теперь хватит. Натерпелся. Ты играешь людьми. Играешь так, как тебе удобно, как выгодно. И тебе наплевать, что они думают в отношении твоих приказов. Ты не выполняешь свои обещания. И хочешь при этом власти. Упиваешься ею. Ты лишил меня семьи. Ты разрушил мою дружбу с Гаровым. А я ведь любил его. Как брата любил. И жену любил. И ты мог бы дать мне тогда квартиру, и она бы не уехала. Мы бы не страдали финансово. А тебе было наплевать на Александра Свириденко. Так вот и мне теперь глубоко наплевать, что в вашем ведомстве, господин Малкович, происходит. Меня не интересуют ваши проблемы. Нисколечко. Ни грамма. Я уезжаю в Испанию. Адью. Целоваться не будем на прощанье. Горевать о вас не буду. Обещаю…

— Ты, Саша, не горячись. Сядь. Давай поговорим по-мужски, — Малкович очень мягко попросил Свириденко. Таким тоном он не говорил еще никогда и ни с кем. Свириденко преувеличенно нехотя и грубо отодвинул стул и сел на него, широко облокотившись.

— Саша, ты должен меня понять! Зачем тебе уезжать теперь, когда есть квартира?

— Квартира, — презрительно выдохнул Александр. — С каким трудом я ее вырвал у тебя!

— Да-да, Саша, я виноват, что не уделял тебе больше внимания. Но теперь все изменится — вот увидишь! Ты высказал свои претензии, то, чем ты недоволен. Я же не знал, что ты так думаешь! Я — не экстрасенс и не умею читать чужие мысли! Саша, у тебя все теперь есть для того, чтобы быть счастливым! С женой не сложилось, ну найди другую. Сколько их — этих одиноких баб — в Москве? Причем с деньгами, с машинами, с квартирами, с дачами! Мне что ли тебя учить? Ты же живешь сейчас с кем-то, насколько мне известно? Ну и женись, и живи по-человечески! Кто тебе не дает? А? Саша? Отдохнуть тебе надо? Ну пожалуйста — съезди за границу — отдохни неделю-другую! Но уезжать насовсем-то зачем? Ты не представляешь насколько там все дорого! А ты без работы, без знания языка…

— Язык я выучил.

— …Выучил?.. Подготовился значит… — протянул задумчиво Малкович. — И почему ты считаешь, что я разрушил твою семью? Разве вы разошлись из-за квартиры?

Свириденко ненавидяще уставился в пол. Его как-будто пригвоздили к нему. Он подумал, что не стоило все-таки оставаться выслушивать этот бред, который нес шеф. Нужно было сразу свалить. Поздний час уже. И Вика ждет. Такое родное женское тело, которое он сейчас будет терзать поцелуями. Ох, и эротичная же телочка ему досталась! Гаров, дурак, не ценит телок! Так легко с ней расстался! За что я его любил-то, спрашивается? Тот еще тип…

— Саша, ты слышишь меня? — донесся до Свириденко голос Малковича, отвлекая его от приятных мыслей.

— Слышу, слышу, — нагло ответил бывший лейтенант российской армии. — Я наверно пойду. Мне нужно собираться — завтра самолет…

— Завтра?.. Уже? Так скоро? — стал еще серьезнее Малкович.

— Да, завтра. А семью мою ты лучше не тронь! Я вызвал жену, чтобы квартиру сыну оставить… Вот так, — вздохнул облегченно Свириденко. И не тебе судить, из-за чего мы разошлись. Мне лучше знать, что жене с сыном нужно.

Он резко встал, лихо отдал честь, издеваясь над старшим по званию и по возрасту.

Шел март 1998-го. Лариса Ивановна Гарова набирала на своем стареньком аппарате телефона номер сотового сына, интуитивно чувствуя, что творится с ним неладное в этой Москве. Приезжал в последний раз сам не свой. Все перевернул вверх дном. Ремонт будто бы затеял. И в это же время по судам мыкался: с Валерией разводился. Та в свою очередь стала претендовать на машину Сашкину.

«Как только не стыдно было? Дом — полная чаша, все родителями дадено, — про себя украдкой рассуждала Лариса Ивановна. — Так все мало людям!».

— Ма! Я сейчас не могу разговаривать. Занят, — ответил, наконец, ее сын. Как-то отрывисто, односложно, динамично.

— Алло!.. Алло! — зачастила стареющая пожилая женщина. — Саша! Сашенька! Подожди! Саша, скажи, у тебя все в порядке? Все хорошо?

— Хорошо, ма. Я тебе перезвоню буквально через час. Я сейчас еду. В машине. Приеду на место, освобожусь и позвоню. — Ага… Позвони, сыночек… Позвони… — протянула мать, когда Гаров уже отключился.

Она вытерла вспотевшее лицо платком, сбившимся с головы. Последнее время постоянно потеет ни с того, ни с сего. У врачей один ответ: климакс, который нужно просто пережить. Ох, да что же сердце так сильно бьется? Лариса Ивановна, только что поднявшаяся с табуретки, тут же опустилась обратно, прижав руки к груди.