– Конечно, не птичка! – улыбнулось Сердечко-Вырезанное-из-Картона. – Я – Сердечко-Вырезанное-из-Картона.

Впрочем, его уже не слышали. Птичкин муж, в данный момент сидевший на яйцах вместо жены, потребовал откуда-то сверху, чтобы она немедленно возвращалась на яйца, угрожая, что иначе он улетит к другой птичке.

«Ну, вот. – подумало Сердечко-Вырезанное-из-Картона. – Заведи себе мужа, а он возьмёт и улетит к другой птичке! Нет уж, пусть у меня лучше пока не будет мужа. Хотя, с другой стороны, это, конечно, удобно: велел тебе муж назад лететь – ты и летишь назад, не задумываясь! А в моем положении. ну просто совсем не знаешь, куда направиться».

Оно опять осторожно осмотрелось по сторонам и тихонько, чтобы ни одна собака и ни одна птичка её не услышала, сказало:

– Я хочу во все стороны света, потому что я всех люблю! И – решительно сделало шаг вперёд: в направлении всех сторон света.

Тут-то все стороны света и открыли Сердечку-Вырезанному-из-Картона свои объятия, и оно пошло во все стороны света, и любило все стороны света, и все стороны света отвечали ему полной взаимностью!

Потому что никто не обязан быть собакой, и никто не обязан быть птичкой. И потому что места в мире всем достаточно – в том числе и сердечкам, вырезанным из картона.

Только тут главное не то, что сказано в названии, главное тут – следующая фраза Пушкина: «Каждая есть поэма».

Именно эти слова пришли мне в голову, когда я впервые прочитала пятнадцать сказок неизвестного мне автора. Прочитала не тогда, когда они были написаны, и не тогда, когда некоторые из них были опубликованы – в каком-нибудь детском журнале или в какой-нибудь школьной хрестоматии, и не по-английски (как ни забавно, но первый сборник был именно на английском языке, его выпустило издательство «Радуга» в надежде сделать четырёхтомное и четырёхъязычное издание, но успело – только английское «Who is Silence?», шёл 1990 год, что было дальше, вы помните сами… и впервые на русском этот сборник появился только в 2004 году). Нет, прочитала их по-русски и, как вы уже поняли, – в рукописи.

Напечатанные на принтере листки принёс один Замечательный Человек в самый, наверное, тяжёлый период моей жизни и отдал мне со словами: «Если вы любите сказки. вот тут один мой друг написал.» И я тогда ужасно испугалась: а вдруг сказки плохие, а вдруг автор – графоман? что же я тогда скажу Замечательному Человеку? Обострилось это ощущение, когда взяла в руки тоненькую папочку. Титул оказался набран разноцветными буквами… «Господи, может, автор – шизофреник!» – мелькнуло в голове, я ведь ещё не знала, что печатал эти сказки Замечательный Человек, а он в компьютерном деле ничего, совсем ничего не смыслит и пользуется принтером наугад. Поначалу я даже не обратила внимания на фамилию разноцветного автора, боялась узнать, кто он, боялась читать, но стоило открыть первую страницу.

Там, на первой странице, была сказка «По законам живой природы». Летом 2006 года, во время мастер-класса Евгения Клюева на Книжном фестивале в ЦДХ, эту сказку разыгрывала с детьми актриса Анна Куненкова, – и надо было видеть, с каким азартом и с каким пониманием всей глубины текста входили в образы Лягушонка, Аистёнка, Кузнечика, и даже – Старой Вороны, и даже – Дуба ребята лет от пяти до двенадцати-тринадцати!..

А осенью 2001-го… Стоило мне прочесть эту сказку – я уже смогла оторваться только ради того, чтобы позвать дочь и внука, а потом мы выхватывали друг у друга странички (да всё равно, чёрт побери, как они набраны!), в полном упоении читая и перечитывая самые полюбившиеся места. И, когда закончилась последняя история, я – не посмотрев, что уже за полночь, какая, в конце концов, разница, – позвонила тому, кто дал мне в руки Чудо:

– Где вы нашли этого друга? Он же поэт!

– А откуда вы знаете, что он и стихи пишет? – удивился Замечательный Человек… Стоп! Теперь, когда его уже нет рядом, мне хочется назвать имя, теперь уже он не станет стесняться.

Виктор Васильевич Филатов, подаривший автору название этого сборника («Мне хотелось бы, чтобы вышла книга со ста одной вашей сказкой, Евгений Васильевич!» – однажды обмолвился он), – человек действительно необыкновенный, замечательный. Он был художником-реставратором древнерусской живописи – одним из лучших в стране, он был просто художником и самым надёжным в мире другом. Он был из породы не-за-бы-ва-е-мых.

Так вот. «Откуда вы знаете, что он и стихи пишет?» – удивился ВВ (так мы его звали).

– Да это же в каждой строчке чувствуется! Сколько у него сказок?

– Двести. (На самом деле тогда их было семьдесят, а двести с небольшим стало только сейчас, но ВВ умел и предвидеть. – НВ)

– Я хочу все! И стихи – все!

Через неделю, суровой ноябрьской ночью, я получила электронной почтой все имевшиеся к тому времени в компьютере у автора, живущего в Дании, сказки и стихи, и, прочитав, поняла, что должна… какое там, обязана сделать всё возможное и невозможное, чтобы это увидело свет, дошло до читателя. И очень скоро Евгений Клюев получил в моем лице самого занудного на свете редактора, а заодно и самого неопытного и неумелого на свете «литагента-волонтёра». Но прошло время – и сегодня я горжусь тем, что у читателя уже есть довольно много его книг, а в издательских планах их еще больше.

Собственно, сказками можно назвать всё или почти всё, написанное Евгением Клюевым, отнюдь не только маленькие шедевры, которые прямо относятся к этому литературному жанру. Разве не похож на сказку любой его роман – от «Книги теней» до «Translit»'а? Разве не сказки – уморительные новеллы о семидесяти семи существующих или не существующих, поди пойми, государствах мира из «учебника жизни (за рубежом)», названного автором «Странноведение»? Разве не.

Да ведь и сам автор подтвердил это, отвечая составителю изданного пополам на немецком и датском языках сборника своих сказок на вопрос: «Как бы Вам понравилась такая идея – сказка в качестве домашнего задания школьнику?»

«Замечательная идея! – сказал тогда Клюев. – Правда, есть нечто более важное, чем уметь писать сказки… – важно уметь помнить: что бы ты ни написал – это только сказка». И дальше: «Вы будете продолжать писать сказки?» – «Вне всякого сомнения! Я, правда, пока не знаю, будут ли они называться «сказками» или «романами», «рассказами», «стихами»… газетными статьями, если уж на то пошло…»[1].

Но в чем прелесть-то? Глупое и бессмысленное дело – пересказывать стихи или музыку (а я могу – уже не как редактор, а как читатель – с таким же правом отнести не только стихи, но всё, написанное Евгением Клюевым, к области поэзии или музыки), попробую-ка я лучше просто объяснить, что даёт мне, лично мне, общение с этими сказками… Равно как и со «сказками»…