И голос за моей спиной отозвался:

– Еще бы! Я не мог промахнуться.

Я с изумлением обернулся. Мой гость, которому надлежало быть в ванной и принимать душ, восседал позади меня на чем-то вроде потрепанного брезентового чемодана, опершись спиной о стену и положив руки на колени. Впрочем, душ шумел по-прежнему. Я рефлекторно отодвинулся к двери, откуда мог видеть их обоих сразу, приподнялся и проговорил:

– В чем дело? Что это вы себе позволяете?

Мужчина только засмеялся, сузив глаза, и не ответил. Женщина обратилась к нему томным голосом:

– Разговор на пленку ты записал?

– Да уж не упустил.

– Ощущение пока пять к пяти?

– Теперь уже, пожалуй, семь к трем.

– Полный успех! И времени как раз хватило.

– Да, уложились точно.

Теперь, когда я оказался зажатым между двумя помешанными, на уме у меня было только одно: как бы отсюда удрать.

– Ну-с, – произнес я, – разрешите мне теперь откланяться… У меня еще много дел, и я очень занят… С минуты на минуту должен появиться посыльный… и вообще, не годится оставлять квартиру пустой.

– Все это не имеет уже никакого значения. Вы марсианин, сэнсэй! – весело, словно подбадривая теннисистов, вскричала женщина.

– И он больше не сэнсэй, – тихо добавил мужчина. – Он наш несчастный товарищ.

– Вы марсианин, погребенный в мире сновидений, заболевший «земной болезнью»…

– Вы считаете себя жалким автором радиопередач, на самом же деле под этой личиной скрывается посланец Марса…

– Вам столько рассказано, неужели вы все еще ничего не можете вспомнить?

– Вероятно, инстинкт самосохранения. Ну ладно. Придется доставить его обратно в таком состоянии.

Я вскочил, изо всех сил оттолкнувшись от пола. В то же мгновение из руки мужчины вылетел нож, и женщина точным движением поймала его. Я попятился, а мужчина выдернул из-под себя предмет, похожий на потрепанный чемодан, поднял его над головой и ринулся ко мне. У меня не было ни секунды, чтобы увернуться, я весь сжался, ожидая столкновения, и в следующий момент он с размаху нахлобучил на меня этот предмет. Больше я не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Это была смирительная рубаха.

– Безобразие! – закричал я. От волнения я не мог найти подходящих слов для выражения протеста и только громоздил в ярости одну банальность на другую. – Это безобразие! Безобразие! Ну разве это не безобразие!.. Ведь я бы и так, наверное, подписал соглашение… А такими насилиями вы только себе хуже делаете…

– Это очень скверно, – бодрым голосом сказала женщина. – Если у вас где-нибудь зачешется, вы сразу скажите, не стесняйтесь. Я почешу вам.

– Да, придется немного потерпеть, пока мы не войдем во временной тоннель… – озабоченно проговорил мужчина. – Да ведь и мы немало натерпелись, пока не нашли вас. Между прочим, вы уже девятый. До вас нам удалось напасть на след еще восьмерых. Трое из них потерпели аварию в момент прибытия, они взорвались. Мы наводили справки в управлении пожарной охраны, там это зарегистрировано как взрывы и пожары по неизвестным причинам. Остальные пятеро все вместе угодили в сумасшедший дом. Вероятно, слишком поторопились объявить, что они марсиане… Пытались вступить в непосредственные переговоры с правительством, ломились к членам парламента, даже речи, кажется, произносили на улицах… А в сумасшедшем доме все они, как один, сошли с ума… Тогда их сочли выздоровевшими и выписали. И они исчезли, затерялись, как песчинки, разбросанные по пустыне. Изо дня в день мы рыскали по разным местам, как настоящие охотничьи собаки.

– Видишь человека – думай, что марсианин…

– Затем, через два года и восемь месяцев, мы наконец напали на ваш след.

– Мы специально поселились над вами…

– Мы ходили за вами по пятам, мы расспрашивали…

– Но теперь наш труд вознагражден, наконец-то.

Стоя столбом в смирительной рубахе, с пересохшей глоткой, я просипел:

– Хорошо, я понял. Я согласен стать вашим представителем. Я подпишу и выплачу залог. Если нужно, я готов сделать это хоть сейчас.

– Ну что вы, а еще марсианин…

– Я – человек!

– Да, «совсем как».

– Время подгоняет, – произнес мужчина, взглянув на часы, и стал торопить женщину. Они взялись за лямки, свисавшие по сторонам рубахи. – Пошли.

– Куда вы меня?

Даже если бы я знал, это было бы бесполезно. Лямки натянулись, я беспомощно повис в наклонном положении, и они потащили меня. Выбрались из гостиной, прошли через коридор, протиснулись мимо столика на кухне… белая дверь, за которой шумит вода… Ванная.

– Пора купаться, – шутливым тоном сказала женщина.

Я уперся ногами в последней попытке сопротивления.

– Что с моей женой?

– Вам лучше всего забыть о ней.

– Ею занимаемся не мы, поэтому точно сказать не можем…

– Но она нам изрядно помогла, и ей вряд ли грозят неприятности.

Женщина легонько похлопала меня по груди, словно успокаивая строптивую лошадь, а другой рукой распахнула дверь. Одновременно мужчина подпихнул меня сзади коленом, и я вдруг очутился в ванной комнате.

Слева – ванна, справа – раковина, на стене впереди – ручка душа… самая обыкновенная, почти такая же, как у меня в квартире… нет, в квартире, которая когда-то была моею… она ничем не отличалась от всех остальных ванных комнат. Только одним… во всяком случае, должна отличаться… Из душа лилась не вода, не кипяток, а что-то похожее на струи дыма или на нейлоновые нити бледно-зеленого цвета. И резко пахло озоном.

В тот момент, когда я увидел этот зеленоватый дым и захлебнулся запахом озона, память моя оборвалась, как будто ее обрезали ударом острого ножа.

Когда я очнулся, я был здесь.

В камере кривых зеркал, куда меня ввергли свидетели, выступавшие на безумном суде… В психиатрической больнице, если выражаться обычным языком… Только я понятия не имею, в ходу ли здесь обычный язык.

Во всяком случае, ежедневно в определенный час меня посещает врач. У него скверный цвет лица, и он напоминает мне водяной пузырь. Его сопровождает медицинская сестра. Щеки у нее похожи на перезрелые персики. Он приходит ежедневно, чтобы задать одни и те же вопросы. Пока сестра меряет мне температуру и считает мой пульс, он принимается спрашивать, сжимая и разжимая свои пухлые руки:

– Как ты сюда попал?

Только в самый первый раз я попытался во всех подробностях рассказать ему, что со мной случилось. Попытался изложить все, ничего не скрывая, – и то, что понимал, и то, чего так и не понял. Но врач, не выслушав и двадцати минут, просто кивнул без всякого выражения и сразу перешел к следующему вопросу: