— Хорошо, пусть волки. Они отличают, скажем, меня от его? — Дан показал на Круза.

— Шибздиков отличают, некоторых. Вас — нет. Чего вас отличать, вы ж как мы. Вас только, знахарь, отличают — вы пахнете всякими отравами, как вас не различить. А у этих кровь смердит, хоть ты их сутки в реке полощи. Батя, можно мне, с серыми-то?

— Нет, — сказал Круз. — Это добыча Правого. А пока он доверил ее мне. Мы заберем его с собой, пока нужно будет. И ты, Захар, должен следить за ним.

— Ну ни хера себе, батя, ну ты мне удружил. Шибзда сперва, а потом недоноска. Да что я тебе, мамка? Ну, не смотри так, я понял, понял. Захар батю не обидит. Эй, недоносок! А ну сюда, щас я тебе пысу-то потру!

Еще день потеряли, пытаясь запастись топливом в захолустном городишке, оснащенном по непонятной причине восемью бензоколонками. Хотя запасов хватило бы на полтысячи километров, Круз решил подстраховаться. «Шестьдесят четвертый» жрал соляр, как бык траву. Ночью стая диких собак шакальего вида пыталась сожрать Хука, и Леший, старший Захаров волк, лишился половины уха.

А после попали на поле танковой смерти.

Было это совсем не так, как под окруженным минами городом. Там дрались, горели, рвались напролом, из последних сил, разменивая смерть на смерть, зияя драным железом дыр. А здесь — будто роняли на ходу изношенное, истощались, утихали, бросали. Между траками проросла трава, сирень прикрыла груды тряпья, и стекла очков, еще держащихся на голом костяке, блестели из одуванчиков. Танки, БМП, грузовики, транспортеры, инженерные машины, самоходки, зенитки — уткнувшиеся в склоны пологих холмов, завязшие в мелкой речушке, скученные, раскрытые, нелепые. Поле ржавеющих, облезлых бугров.

Круз сперва хотел напрямик — столько уже времени потеряли! Но Дан трясущимся пальцем показал на шкалу датчика радиации, и Круз, матерясь про себя, погнал машину прочь, на запад, потом на север, по блеклым березовым рощицам и молодым ельникам. Полдня вытаскивали «шестьдесят четвертый» из болота. Хотели бросить, но лейтенант Саша, уже превратившийся в Шурку-шибзда, тремя деревьями и тросом танк высвободил.

Когда вдоль остатков шоссе потянулись нескончаемые руины, а вдалеке замаячили пустоглазые скелеты высоток, кончался шестой день пути от города минных полей.

Весь вечер Круз на пару с Шуркой пытались выйти на связь. И всю ночь, сменяя друг друга. И утро. Утром пробился странный голос, шепелявивший по-испански. А за ним — голос Григория Яковлевича, ясный и холодный. Григорий Яковлевич приказал немедленно объясниться. Круз, поразмыслив, в диалог решил не вступать. Григорий Яковлевич пообещал последствия. На что Круз, внезапно рассвирепев, за три минуты сообщил Григорию Яковлевичу свои мысли о нем, о минах, о городе, об огнепоклонниках, налоксоне, карателях, попытке взять Дана в заложники и некоторых телесных частях. Неожиданно Григорий Яковлевич рассмеялся — добродушно, по-старчески. И заметил, что Круз со товарищи — крепкие орешки. Пусть им повезет. На общее ведь благо стараются, правда? И отключился.

А через пятнадцать минут вышел на связь тот самый «восемь-пе», обещанный хозяин несметных знаний и штаммов. Не удивился, но объяснил, куда, как, сколько и почему. Круз пообещал явиться и, отключившись, минут десять сидел молча, пытаясь справиться с мыслями.

— Убьют, — сказал нерешительно бывший лейтенант Шурка.

— Угу, — согласился Круз, жуя спичку.

— Нет, — сказал Дан. — Если вы думаете, что им жаль отребья, отправленного с нами, — то зря. Думаю, Гриша в самом деле хотел помочь общему делу. Мы поедем.

— Как скажешь. Только молодняк я с собой не потяну.

Все же Последыша пришлось взять с собой. Остальные с радостью остались в молодом леске рядом с чередой провалившихся внутрь себя особняков за ржавыми заборами. Но когда Круз уже собрался лезть внутрь БМП — лучше на ней, проворная она, не то что старый придавленный кит «шестьдесят четвертый». — Последыш появился рядом и, ухмыляясь до веснушек, сообщил:

— А стрелять-то как, старшой, а?

И шмыгнул в башню.

Так и отправились втроем по колдобистому шоссе в пейзаж, напоминающий ущелье после селя.

Здешние руины произошли странно. Обычно — лезет зеленая поросль, проседают крыши, в заборы лезет сирень, и птицы, облюбовав щели, беззаботно гадят на ветшающую доску. А здесь будто завелась особая домушная плесень, грибная порча, изглодавшая стены фальшивого, из опилок склеенного дерева, фенольные балки, нечеловечески роскошные слоистые стекла в раме, дерево напоминающей только раскраскою. Все это тлело, косилось, складывалось, ползло, мшело, превращаясь в месиво, слизкое даже на взгляд. Болото вспучилось, выдавив гнилые кости.

Когда пошли скелеты многоэтажек, лучше не стало. Будто на их крыши вылили по цистерне непомерно тяжелой, вязкой грязи, и все эти годы она ползла, ползла, продавливалась в окна, смердела, разлагалась, там заводились членистоногие и перепончатые, жрали друг дружку, гадили и тем лишь добавляли в медленную волну гнуси, пожиравшую бывшие жилища.

Круза тошнило. Еще удивительно — в опустелых городах окраины заполоняли брошенные машины. Но не здесь. Ни единого ржавого остова на дороге или по обочинам. Там, дальше, среди хлама и кустов — торчат покатые разъеденные крыши.

И вдруг, сигналом тревоги — броневик. Вроде инкассаторского. Раскрашенный по-цыплячьи, непристойно яркий. Разорванный взрывом почти надвое. И застрявший в амбразуре, уткнувшийся в небо ствол «калаша».

— Последыш, — позвал Круз ненужно. — Наготове будь. Не главным, тридцать седьмым.

— Спокойно, старшой. Все держим.

Проспект. Осклизлые руины. Скелет троллейбуса.

Почему здесь нет зелени? Ни деревьев, ни завалящего репья?

— Нам направо, — сообщил Дан, глядя в карту.

Через пять минут Круз остановил машину и сказал: «Так вот чего машин нет!» Метрах в двухстах впереди проспект перегораживала огромная, метров шести высотой груда автохлама. Не наобум сваленного — уложенного вроде кирпичей в стену, ровно от одной многоэтажки до другой. Плесневатая, болотно-мазутного вида вязкая жижа лепилась к ржавой автобаррикаде, сцепляла остовы, ползла по асфальту — и прорастала бархатистым серо-зеленым мхом.

— Можно попробовать сюда, — показал Дан по карте, — и сюда.

Круз повернул машину. Поморщился брезгливо, когда гусеницы вдавились в мягкую слизь. Улица. Поворот, еще улица. Снова баррикада, уже пониже — но длинная.

— Во дворах наверняка то же самое, — подумал вслух Дан.

Круз свернул еще раз. И еще.

— А тут стена им не помогла, — заметил Дан.

Груда авто перегораживала площадь впереди — но на высоту, самое большее, в полметра. Выглядело это так, будто асфальт просел, провалился в подземную пустоту, увлекая все нагроможденное на нем. А поверх в паре мест кто-то заботливо уложил бетонные плиты. Они ощутимо вздрогнули под тяжестью БМП.