Мы оба сели сзади. И принялись болтать о каких-то рабочих моментах, вернее, слегка сплетничали, и это было занятно. Дима обладал прекрасным чувством юмора, замечательно показывал некоторых наших сотрудников, и я хохотала от души.

– А что за люди, к которым мы едем? – спросила я.

– Мои друзья. Юра и Долорес. У них трое детишек, но дети круглый год живут в Испании, они в нашем климате вечно болели, и Долорес отправила их к своей маме. Юрка бизнесмен, удачливый, и помешан на изобразительном искусстве, у него отличная коллекция миниатюр и еще всякого… Я, честно признаться, в этом вообще не разбираюсь, не мое… Это как, в ваших глазах, очень большой грех? – смущенно улыбнулся Дима.

– А мне в театре показалось, что вы неплохо разбираетесь в балете!

– Да, балет я люблю…

– Были когда-то влюблены в балерину?

– Было дело, только не в балерину, а в ученицу хореографического училища. Я был старшеклассником…

– Она отвечала вам взаимностью?

– Мне казалось, что да… А потом ее взяли в Большой театр, и ей уж стало не до меня.

– А у нее карьера сложилась?

– Более или менее. Она теперь танцует в Осло.

– И вы поддерживаете отношения?

– Нет! Давно уж не поддерживаем. Это все так, призраки ранней юности…

Наконец мы подъехали к дому. Ворота открылись, и мы въехали на обширный участок. Дом был красивый и явно очень дорогой. Навстречу нам вышел мужчина лет пятидесяти, а рядом бежал маленький джек-рассел-терьер и заливался тоненьким лаем. Это выглядело забавно.

– Димка! Молодец, что приехал. А вы Аглая?

– Да, Глаша, позвольте представить вам моего друга.

– Юрий! А можно я буду звать вас Глашей? А то от имени Аглая веет Достоевским, а я его не слишком люблю, – засмеялся Юрий.

– Зовите Глашей, мне так больше нравится.

Он церемонно поднес мою руку к губам.

– Идемте в дом, а то сыро… Доля пока колдует на кухне. Доля – это моя жена Долорес, но ее все зовут Долей.

В маленькой очень уютной столовой с мебелью красного дерева, со старинными тарелками на стенах был накрыт стол на четверых. Я обрадовалась, что не будет какой-то шумной компании.

– Доля, гости приехали! – крикнул хозяин дома.

– Десять минут! – донесся из кухни женский голос.

– Может быть, нужна помощь? – предложила я.

– Нет, Долька никого на кухню не допускает! – с нежностью засмеялся Юрий. – А давайте я покажу вам свою коллекцию. Димку не возьмем, он ничего не понимает!

– Идите-идите, а я пока поиграю с Тобиком.

– Идемте, Глаша!

Он провел меня на второй этаж и распахнул одну из дверей. Я чуть не закричала! Первое, что я увидела, – четыре амфоры с танцовщицами. Они стояли на старинном бюро, заключенные в стеклянный ящик.

– Ваша фамилия Домбровский? – спросила я, едва опомнившись от шока.

– Да. А почему вы спросили?

– Я знаю эту работу и слышала, что именно вы ее купили.

– От кого слышали?

– От… автора.

– Вы знаете его?

– Немножко.

– Удивительного таланта парень… Я недавно был в Стокгольме, побывал в его мастерской… Он сейчас работает над серией «Птицы моей жизни»… Это просто невероятно… Я сказал, что готов купить всю серию, что называется на корню, а он наотрез отказался ее продавать.

– Что ж, это естественно, тем более что он еще ее не закончил.

– Вероятно вы правы… Но у него скоро выставка будет в Копенгагене. Я непременно поеду. Удивительный художник! На мой взгляд, он намного превзошел Майоля… А откуда вы его знаете?

– Да я практически его не знаю. Случайно познакомились на его выставке в Москве, меня подруга затащила… Я хотела купить там один небольшой кувшин… и он мне его подарил.

– Да? А госпожа Бергстрем позволила?

– Понятия не имею.

– Неприятная, надо сказать, особа. Знаете, в этой его птичьей серии есть одна птица… Жар-птица, дивной красоты, но если присмотреться, становится как-то даже страшновато. У нее такой клюв и еще один коготь… Полагаю, это он ее изобразил… свою Анетту… А я, как увидел этих танцовщиц, чуть с ума не сошел. Теперь вот любуюсь… И еще заказал ему панно с этими же танцовщицами…

– Юра, обед на столе! – донесся снизу женский голос.

– Идем!

Мы спустились вниз, Домбровский познакомил меня с Долей, типичной испанкой, красивой, яркой и очень приветливой. Супруги Домбровские явно очень хорошо относились к Диме и меня тепло приняли. Мне было уютно у них. И очень вкусно. Мы как-то быстро все перешли на «ты», разговор был непринужденным. И Дима так ласково на меня смотрел… В какой-то момент мы с Долей вышли на кухню, и она шепотом сказала:

– Глаша, ты извини, может, это не мое дело, но имей в виду, Дима замечательный мужик. Добрый, порядочный, и он так на тебя смотрит… Он такого натерпелся со своей женой… Она была алкоголичкой. Он ее лечил за границей, но ничего не помогло… Он жалел ее, не уходил… А она кинулась на него с ножом, чуть не убила…

– Господи помилуй!

– Знаешь, когда Юра сказал, что Дима приедет с девушкой, я испугалась, но сейчас вижу – ты подходишь ему. Но ты его не любишь, да?

– Мы совсем недавно начали общаться, я пока не знаю ничего. Но он мне нравится.

– Ты права, спешить не нужно. Вот Юра за мной полтора года ухаживал. Я тоже поначалу отнеслась настороженно…

Меня тяготил этот разговор, и я решила сменить тему.

– Скажи, а ты часто ездишь к детям?

– Каждый месяц на неделю, больше не получается. Ну, все лето, даже больше, месяца четыре, тоже живу с ними. Мы привыкли так… Теперь они практически не болеют, а тут болели постоянно. Не вылезали из простуд.

– А покажи мне их фотографии.

– Вот, смотри! Это старший, Саша, Алессандро, это средний, Петя, Педро, а это младшенькая, Эмилия…

– Красивые какие…

– Да, удались! Сашке одиннадцать, Петьке десять, а Эмилии шесть.

Мы еще долго болтали о том о сем, пока мужчины не потребовали нашего присутствия. А меня между тем точила одна мысль: если Мирослав не желает продавать своих птиц, значит, не больно-то стремится вырваться из когтей своей Жар-птицы… Ему там удобно, спокойно, он может работать сколько влезет, и при чем тут какая-то девушка из Москвы? Да и на родную мать можно не реагировать. Плохой, жестокий человек, хоть и талантливый. Бог с ним!

На обратном пути Дима спросил:

– Глашенька, Юра показывал тебе свою коллекцию?

– Да!