Людмила Арсеньевна незаметно для мужа прижала палец к губам. Ох, я уже совсем запуталась…

– Андрей, ты поедешь? – строго спросила она.

– А когда это?

– Через две недели.

Андрей Олегович в задумчивости чесал подбородок. И вдруг широко улыбнулся:

– А что? Можно! Тем более, я полмира объездил, а в Копенгагене не был. Посмотрю на Русалочку, надеюсь, ей к нашему приезду не открутят в очередной раз голову… Да не реви, Людка, это я так, чтобы самому не разреветься… Сын все-таки… Вспомнил… Надо же… Нашелся… Глаша, у нас там на эти числа ничего не назначено, а?

– Сейчас посмотрю! Нет, как раз там три дня свободных… Я позвоню Светлане, пусть закажет вам отель и билеты?

– Нет, Глашенька, это же наша частная поездка, я сам закажу.

– Вот и хорошо. Тогда я сейчас пойду уже?

– Да-да, ступайте с богом, но завтра с утра ко мне! Надеюсь, до завтра с сантиментами покончим уже.

И я ушла. Вовсе он не железобетонный, академик Борисов… Интересно, как они встретятся… Впрочем, это меня уже не касается, у меня же есть Дима!

Мирославу опять позвонила мама.

– Котенька, родной, мы приедем, да, с папой! Он был так счастлив, когда узнал… Он заказал уже билеты и отель.

– Мамочка, что ж ты плачешь, все же хорошо? Мы скоро увидимся… Я нашелся, ну не плачь… Теперь будем видеться, вы приедете ко мне, я приеду к вам… Все хорошо, мамочка!

Он как-то не умел утешать плачущих женщин, вообще слезы переносил с трудом, и Людмила Арсеньевна уловила нотку легкого раздражения в голосе сына. И взяла себя в руки.

– Да я не плачу, Котя. Просто меня уже колотит от нетерпения… Ну, все, не стану больше тебе докучать, увидимся на вернисаже!

И она первой положила трубку.

Он придирчиво наблюдал за тем, как профессиональные упаковщики из фирмы размещают в ящиках его изделия, но придраться было не к чему – все делалось в высшей степени надежно. Анетта знала, в какую фирму следует обращаться. Ящики погрузили в специальный автомобиль и увезли. А он вдруг ощутил гнетущую пустоту. До отъезда в Копенгаген, а он должен там быть дня за три до открытия выставки, оставалось еще пять дней. И что с ними делать? Браться за новую работу не было охоты. Да и сил тоже, это панно с птицами вконец вымотало его. Анетта, казалось, понимала его состояние, да ей сейчас хватало забот с устройством выставки, она все контролировала лично. И вовсю занималась собой, ей ведь предстояло знакомство с его родителями. Нельзя, чтобы они сказали: опомнись, сын, она стара для тебя…

Он, кажется, не помнит о разнице в возрасте, насколько может, вроде бы, любит меня? Или я просто льщу себя надеждой?

– Мирек, я завтра утром еду уже в Копенгаген, ты отдохни немножко, расслабься, и через пять дней приедешь тоже.

– А ты чего так заранее собралась?

– А пообщаться с прессой? Разослать нужным людям приглашения и все в таком роде.

– Хорошо… Я пока отосплюсь.

– Да, и надо будет купить смокинг!

– А это еще зачем? – испугался Мирослав.

– Необходимо! Приедешь в Копенгаген, купим, тебе самому я это не могу доверить! – улыбнулась она.

А он вдруг разозлился и с большим трудом сдержал свою злость. Она обращается со мной как с куклой, на которую следует напялить смокинг, когда она сочтет нужным… Но ему тут же стало стыдно. Она столько делает для меня! Разве я смог бы сам организовать хоть какую-то выставку? Разве что на Самаркандском базаре, усмехнулся он про себя. Ах, какое это было счастливое время – каморка во дворе у старого мастера… Сказочно-вкусная еда – плов, лепешки с овечьим сыром, невероятные дыни и арбузы, а какие помидоры… Разве в Европе есть что-то подобное? И никаких обязательств… И первые попытки работать на гончарном круге. Как я был счастлив, когда Аскар-ака взял в руки мою первую пиалу и сказал: «Ай, молодец! Можно хоть сейчас на базар!» И соседская внучка Дилором, красивая, как изысканный цветок… Как она заглядывалась на меня… И я на нее. Но Аскар-ака заметил наши переглядки и сказал строго: «Только посмей, жив не будешь!» И я не посмел. Но потом за всю жизнь не видел девушки красивее. И моя тающая на солнце прозрачно-голубая птица… это вовсе не Глаша, а шестнадцатилетняя узбечка Дилором… Какой же ты подлец, Гончар! Ты не вспоминал о Дилором лет двадцать, и синяя птица – это Глаша и только Глаша… И она растаяла в небе… А сказочка про Дилором сгодится разве что для успокоения Анетты. А меня что успокоит? Может, встреча с родителями? А вот интересно, Глаша с ними не приедет? Там ведь какие-то очень тесные отношения. Нет, не приедет, зачем? Но разве можно забыть это сияние глаз неведомого цвета? И этот запах, от которого сносит крышу… А как она умеет слушать… Кажется, она буквально впитывает каждое слово, так все понимает. Черт! Что я буду тут делать эти пять дней? Пить? А махну-ка я в Москву! Повидаюсь с родителями, это куда нормальнее, чем встреча на копенгагенском вернисаже! И увижусь с Глашей, упаду в ножки, попрошу прощения… И у родителей тоже… Они-то простят, это уже ясно, а вот Глаша… Ну не простит, что ж… Значит, так тому и быть. Но, вероятно, нельзя просто нагрянуть к родителям, их еще, чего доброго, инфаркт хватит… Анетте ничего говорить не буду, мы же всегда на связи, она и не хватится. А впрочем, это нехорошо, некрасиво, даже гнусно… И он позвонил Анетте.

– Мирек, что случилось?

– Ничего не случилось, но я решил полететь на эти дни в Москву, к родителям.

– Чего вдруг? – холодно осведомилась Анетта. – Я тебе не советую. Тебе следует отдохнуть.

– Вот в Москве и отдохну, и потом мы вместе с родителями прилетим.

– Ну, если ты так решил… Только не вздумай сделать им сюрприз, а то их чего доброго кондрашка хватит.

– Как-нибудь сам соображу!

– Ну, разумеется, ты же все всегда сам… – довольно ядовито заметила взбешенная Анетта. Перспектива этой поездки донельзя разозлила ее.

Его обдало жаром.

– Ну, что касается моих родителей… – начал он тоном, ничего хорошего не предвещавшим.

Она испугалась.

– Мирек, я же знаю тебя, ты иной раз не умеешь просчитать последствия таких, продиктованных эмоциями, поступков, только и всего. Но я понимаю, тебе не терпится уже увидеть родителей, коль скоро ты так ждешь этой встречи. И ты прав, конечно, езжай, и дай тебе бог!

Нет, как бы я ни был благодарен Анетте, но дальше так жить нельзя, меня засосет эта жизнь, а я не хочу!

И в этот момент ему позвонил Давид.

– Здорово, друг! У тебя скоро выставка будет? Я хочу приехать!

– Давид! Рад слышать! А ты где сейчас?

– Сейчас в Москве, занимаюсь делами галереи. Виделся с Домбровским, он мне сказал про выставку.

– Давидик, я завтра тоже лечу в Москву!