— Нет. Она идет с Райаном. Думаю, он не хочет, чтобы я там ошивалась рядом с ними. Да и мне неприятно его присутствие.

Дэвид слизывает глазурь с ладони, я даю ему салфетку, но он вытирает ею рот.

Я хочу сказать. Ты хочешь пойти? Танцевать. Со мной.

Я поднимаю взгляд от его разговорника. Он смотрит на меня, лицо у него серьезное.

— Я не могу.

Почему?

Я смотрю на карточку с большим вопросительным знаком.

Ты. Будешь? Меня. Стесняться.

— Нет, конечно!

Я слышу, что Джейсон стучит по карточкам, но не могу заставить себя взглянуть. Я стряхиваю крошки с рубашки Дэвида в горсть.

— Я просто ужасно танцую. Кошмарно.

У меня даже есть правило на этот счет. Никаких танцев. Только если я одна в своей комнате или в полной темноте.

Джейсон издает громкий рокочущий звук. ПРАВИЛО. Глупо. Оправдание.

У меня перехватило дыхание. Все в кухне уставились на нас, кроме Дэвида, который задвигает стул на место.

— Мои правила не глупости, — произношу я тихо, — и не оправдания.

Да. Оправдание. Мне. Просто. Нравится. Музыка. Он смотрит хмуро. И. Ты.

Рванув джойстик, Джейсон выезжает из кухни мимо Дэвида, открывающего дверцы буфета.

— Еще торта? — спрашивает Дэвид, пока я отдираю его пальцы от ручки дверцы.

— Все. Мы уходим. — Схватив Дэвида за руку, я тащу его за собой. — Простите, нам пора.

— Кэтрин, что-то случилось? — спрашивает мама.

Я толкаю дверь. Мы сбегаем по пандусу, слезы льются у меня по щекам.

Я сижу в машине, прислонившись головой к стеклу, скрестив ноги и руки, чтобы сдержать боль внутри себя. Прикрыв уши руками, рядом со мной сидит Дэвид.

— Это из-за Дэвида ты так расстроилась? — спрашивает мама.

Невероятно! Я смотрю в зеркало заднего вида.

— Ты должна была следить за ним! Ты обещала!

— Я следила, — отвечает она. — Он не делал ничего такого.

— Он открывал двери!

— И что? Он открыл одну дверцу. — Ее взгляд встречается с моим в зеркале. — В конце концов родственники Джейсона все понимают.

— Понимают что? Что мы такие же ненормальные, как и они? Ты думаешь, от этого кому-нибудь легче?

— Тише, — говорит мама, бросив взгляд в сторону Дэвида.

Я смотрю на него, и мне хочется, чтобы он отнял руки от ушей и сказал: «Все будет хорошо, Кэтрин. Не переживай», или «Я буду очень стараться в следующий раз», или даже «Прости».

Но он сидит, как сидел, мерно покачиваясь, с блуждающей улыбкой на лице.

— Хочешь, я позвоню миссис Морхаус и извинюсь? — спрашивает мама.

— Слишком поздно. — Я отворачиваюсь и рассеянно смотрю в окно: обочина дороги расплывается полосой песочного цвета. — Джейсон пригласил меня на танцы в общинный центр. А когда я отказалась, он сказал, что, наверное, я стесняюсь его.

— А ты?

— Нет… но… Понимаешь, мир снаружи совсем не такой, как там, в клинике.

В других местах все пялятся или отворачиваются. И я знаю, о чем они думают: «Господи, кошмар какой», или «Что с мальчиком?», или «Хорошо, что это не я». Я так устала от всего этого.

— Мало ли что думают люди, важно, что думаешь ты.

Может, она отчасти и права, но истина эта горькая и неутешительная. Я смотрю на Дэвида.

— Только от этого не легче.

— Не легче.

Дэвид перестает раскачиваться и, мельком взглянув на меня, говорит:

— Прости, Квак.

На этот раз мама его не одергивает.

Дома мама сказала, что ей надо завезти какие-то бумаги клиентам.

— Хотите поехать со мной или останетесь дома?

Снова оказаться вместе с Дэвидом в чужом доме я сегодня больше не желаю. Вывалив пазл на пол в гостиной, я радуюсь тому, что здесь есть только один вариант точного соответствия.

— Где небо, Квак? — спрашивает Дэвид.

Я ищу детали голубого неба и белесых облаков. Сначала верхний левый угол, потом еще один фрагмент неба с ровной кромкой. Я показываю ему белый:

— Думаю, это следующий.

Дэвид моментально выхватывает деталь у меня из рук и ставит ее на место.

Постепенно появляется небо — голубая с белым линия. Дойдя до правого верхнего угла, Дэвид начинает собирать следующий ряд — с остроконечными крышами и верхушками деревьев.

Я оставляю его склоненным над пазлом: его волосы спадают на глаза, когда он подбирает и отбрасывает детали одну за другой.

У себя в комнате я открываю альбом на странице со словами «вина», «сложно», «скрытый» и «слабость».

Я вижу, что на парковке возле дома Кристи пусто, но мне все равно. Я скучаю по Мелиссе, которая с удовольствием ходит со мной на пруд и не боится плавать, с которой можно строить лабиринты для морских свинок на полу моей комнаты. Скучаю по возможности быть собой и не прилагать столько усилий, чтобы понравиться подруге.

Если бы она была тут, я бы все ей рассказала про Джейсона и про Кристи, и она не стала бы надо мной смеяться.

— Починишь? — Передо мной возникает Дэвид. Я даже не слышала, как он вошел.

— В следующий раз стучись.

Я протягиваю руку и чувствую, как в нее опускается кассета. Из нее свисают два конца ленты — оборванные. Дэвид зажимает мои пальцы вокруг кассеты.

— Можешь починить?

— Нет.

Он закрывает руками уши.

— Не волнуйся. Ты можешь починить.

— Ты что, не понял? Я не могу починить!

Я выбрасываю кассету. Она звякает о дно мусорного ведра.

— Почини! — вопит Дэвид.

— Когда человек расстроен, не стоит лезть к нему со своими проблемами! — ору я. — Как ты не понимаешь! Не бросай игрушки в аквариум! Не жуй с открытым ртом! Не открывай двери в чужом доме!

Дэвид валится на пол и обхватывает колени руками.

— Мусор выбрасывают в помойное ведро, — произносит он всхлипывая. — Это правило.

Он плачет очень горько, содрогаясь от рыданий. Я достаю кассету из ведра, но не знаю, что с ней делать.

— Я не могу ее починить.

Глаза застилают слезы. Я подхожу к Дэвиду, сажусь рядом, обнимаю его и прижимаюсь щекой к его волосам.

— Прости, — шепчу я. — Прости, Жаб.