Грессона, одного из самых усердных и изворотливых информаторов, каких только знал приор, в секретари Плезиану оказалось весьма эффективной тактикой, с чем и поздравил себя Арно де Вианкур. Клэр Грессон писал:

Любезный крестный!

Надеюсь, что вы чувствуете себя лучше. Наш общий троюродный брат волнуется, что ему вскоре придется сообщить вам о своих весьма скромных успехах в изучении ан-гелологии, которое вы поручили ему. Он провел некоторое время среди нас и отыскал отдельные детали, способные помочь ему в работе. И хотя я ничего не знаю о теоретических тонкостях, слишком сложных для меня, я все же понял, что найденные детали помогли ему существенно продвинуться в своих поисках.

Уверяю вас, наш кузен не жалел своих сил. Сейчас он отправился с коротким визитом к своей родственнице, которую ему давно хотелось прижать к своему сердцу. Но неожиданная кончина задержала его. Не печальтесь, мой любезный крестный. Речь идет о постороннем человеке, а вся наша семья пребывает в добром здравии.

Верьте мне, наш кузен усердно трудится, и его мудрость достойна самой горячей похвалы. Я нисколько не сомневаюсь, что он добьется результатов, которые укрепят вас в решении доверить ему написание трактата, посвященного дискретному времени ангелов, этому tempus discretum, своего рода промежуточной стадии между божественной вечностью и непрерывным временем материальных существ1, постоянно вызывающим у нас беспокойство.

Ваш преданный и почтительный сын Г.

Арно де Вианкур улыбнулся, хотя положение их было весьма серьезным, если не опасным. В своем письме Клэр Грессон подтвердил, что Леоне уехал от Ногаре. Но другие сведения, читавшиеся между строк, расходились со сведениями, сообщенными рыцарем. Впрочем, Вианкура это нисколько не удивляло. У советника короля Франческо де Леоне нашел информацию, несомненно, более важную, чем он сам мог предположить. Он выиграл время, и приор знал почему. Грессон сообщал, что Леоне отправился навестить свою тетку Элевсию де Бофор, аббатису Клэре, как и предполагал Вианкур, знавший, что два манускрипта, купленные рыцарем у Гашлена Юмо, хранятся в тайной библиотеке аббатства. Что касается смерти, которая не должна была огорчать его, то речь, несомненно, шла о гибели этого нечестивого животного Никола Флорена, получившего от приспешника Бенедетти приказ уничтожить Аньес де Суарси. Значит, дама была спасена и находится в добром здравии. Но как долго это продлится? Их враги не остановятся. Аньес была основной фигурой в партии, которую они разыгрывали на протяжении тысячелетий. Кровавой, безжалостной партии.

Арно де Вианкур поднес оба письма к пламени свечи и молча смотрел, как коричневатые языки пожирают бумагу.

И хотя простые смертные ничего не поняли бы из этих писем, лучше, чтобы они не попали в чужие руки, даже в руки Гийома де Вилларе, их нынешнего великого магистра.

Леоне по-прежнему ничего не должен был знать о подлинной роли приора. Он, равно как и все остальные, не должен был даже догадываться, что Арно де Вианкур уже давно тайно руководит их поисками, даже до разгрома Акры, когда тамплиер передал свой дневник Эсташу де Риу. Франческо по-прежнему должен был твердо верить в его полнейшую преданность великому магистру их ордена. Главное, требовалось, чтобы он и дальше пребывал в убеждении, что Вианкур старается противодействовать планам Филиппа Красивого, хотя на самом деле маленького невзрачного человечка гораздо сильнее беспокоили подручные Гонория Бенедетти.

Приор почти с нежностью подумал о еще молодом отважном рыцаре, которым он манипулировал. Франческо, его великолепный воин. Франческо, который пока не должен был знать о необратимом значении их битвы.

Но приор быстро взял себя в руки. Ему предстояло столько сделать, принять столько решений... И ему было чего опасаться.

Вот уже несколько недель приор испытывал сомнения. Должен ли он тоже отправиться во Францию, чтобы тайно помочь Франческо? Оставить цитадель Лимассол без начальника, не побоявшись, что Генрих II де Лузиньян воспользуется его отсутствием и поставит во главе цитадели своих людей? А если его столь неожиданный отъезд заинтригует Гийома де Вилларе?

Впрочем, какая разница, если они проникли в самую суть? За одну ночь все рухнет. Мир обретет новый облик. Им больше не придется метаться между адом и раем. Они перестанут бояться ада и мечтать о рае.

А если это крушение заставит себя ждать? Если оно призвано изменить не их жизни, а жизни грядущих поколений?

Вианкур вздохнул. Он был всего лишь скромным ремесленником. Какая разница? Никакой. Он впишет свое имя в тайный список своих предшественников. Собственная слава была ему безразлична. В этом он походил на своего непримиримого врага, камерленго Бенедетти. В глубине души он восхищался этим человеком, хотя и стремился его уничтожить. В камерленго он узнавал себе подобного. Они были одной породы. Породы, которую ничто не могло сдержать: ни выгода, ни страх. Они умели забыть о себе, выполняя возложенную на них миссию.

«Я раздавлю тебя, Гонорий. Я раздавлю тебя, хотя мне тебя жаль. Гонорий, я знаю тебя как собственную жизнь. У нас родственные души, хотя твоя душа проклята из-за множества ошибок. У меня такое впечатление, что ты жил рядом со мной. Ощущаешь ли ты то же самое?

Гонорий! Как могло так случиться, что мы оба служим Ему всеми своими силами, всей нашей любовью, но поступки наши прямо противоположны?»

Удушающая тишина. Холодный скупой свет зимнего вечера. Едкий запах, исходящий от длинных свечей. Эхо шагов по коричневым каменным плитам.

Франческо де Леоне шел вперед по бесконечной галерее церкви. Черный плащ с широким белым крестом, восемь концов которого были соединены попарно, хлопал о кожаные сапоги.

Он пытался догнать силуэт. Тот двигался молча, и его выдавало только легкое шуршание ткани из плотного шелка. Женский силуэт, женщина, которая скрывалась от него. Силуэт почти такой же высокий, как он сам. Отблески пламени свечей переливались на ее волнистых волосах. На длинных волосах, спадавших по спине до самых икр и сливавшихся с шелковым платьем женщины. На длинных белокурых волосах с медным или медовым отливом. Внезапная резкая боль вызвала у него одышку. От ледяного холода стыли губы.

Он попытался вытереть лоб, покрытый потом, застилавшим ему глаза, но лишь оцарапал его своей латной рукавицей. Почему он ее надел? Готовился ли он к битве?

Постепенно его глаза привыкли к полумраку. Через купол в церковь приникал слабый свет, сливаясь с мерцающими огоньками свечей. Это позволяло Леоне всматриваться в окружавшую его тень, смутно различать контуры пилястров, очертания стен. Что это за церковь? Какая разница! Эта была небольшая церковь, но все же он мерил ее шагами несколько часов подряд.

Он неторопливо преследовал эту женщину. Почему? Она не убегала, лишь только не позволяла расстоянию, разделявшему их, сокращаться. Она всегда шла впереди на несколько ша-