— Ты чего несешь? Откуда им здесь взяться?

— Степан Захарович, верно говорю. Они это! Я в дозоре с Кирилкой Бирюком стоял. Так он по нужде только в сторонку отошел, как его лазутчики государевы сцапали. Я как крик услышал, так сразу на коня и деру. Три раза по мне палили, даже шапку прострелили. Да видно, матушка на небесах за меня крепко молилась. О, глянь-ка! — сорвал он с головы шапку.

Полковник недоверчиво покрутил в руке стрелецкую шапку. Там, где она была оторочена лисьим мехом, действительно имелась небольшая дыра. Для чего-то сунул палец в отверстие, покрутил ее малость и с некоторой заинтересованностью, цепляясь за остатки надежды, спросил:

— Верно, от пули прореха. А может, не государевы полки, а тати какие?

— Я потом на пригорок взобрался и стал ждать. Так они маршем идут. Полковник, не надо мешкать, скоро здесь будут!

В гороподобном Туче медленно, но уверенно пробуждался воин. Разогнув малость ссутулившуюся спину, он прокричал:

— Трубач, протрубить общий сбор!

Из полковничьего шатра выглянули две веселые девичьи физиономии. Было понятно, что дозорный прервал развлечение на самом увлекательном месте.

— Все, девки, кончилось наше гульбище. Ступайте к дому, а то государева пехота вам все перси поотворачивает! Складывай шатры!

Уже через четверть часа стрельцы двинулись навстречу государеву воинству. Встретившись на большом и открытом поле у Вознесенского монастыря, стрельцы были неприятно поражены тем, что царские полки превосходили их числом. Растянувшись во фланг, пехота закрыла собой небольшой подлесок, сползла с пологого пригорка и нестройным рядком выглянула из распадка.

Накатил ветерок, до дрожи остудив разгоряченные лица.

— Кажись, их поболее, — невесело протянул Иван Проскуратов. — Да еще и с пушками.

— А ты зенки-то разуй, — недобро отвечал Туча. — Где ты среди них вояк углядел? Одни только недоросли в овчинных полушубках да потешные солдаты. Это им не шуточные крепости брать. Здесь и убить могут. Ежели среди них кто и готов воевать, так это только Гордон со своим отрядом. Но таких немного!

— Видал?! Стяг белый подняли, говорить хотят, — произнес Проскуратов.

— Уж не сдаваться ли думают? — не то в шутку, не то всерьез предположил Туча.

— Поглядим.

Разбившись на полки, стрельцы с мушкетами на изготовку дожидались команды. На лицах застыло откровенное разочарование. Всего два часа назад жизнь представлялась чередой нескончаемых увеселений, где в каждом селе можно отыскать не только добрую медовуху, но и беззаботную девку, готовую разделить тяготы воинской службы. Трудно поверить, что все может закончиться под стенами монастыря. И только мушкеты, направленные в грудь противника, вернули их в действительность.

Легким шепотком над полками разнесся вздох разочарования. Одно дело — биться с басурманами, и совсем другое — гибнуть под пулями соотечественников.

А ведь еще недавно верилось, что стоит только потрясти ружьями, как разбежится государева рать, открыв путь на Москву.

Полки стояли неподвижно, нацелив на стрельцов мушкеты, и терпеливо дожидались команды воеводы.

Затянув потуже распирающее брюхо и подправив саблю, Туча взял за локоть Проскуратова, стоящего подле. Оглядев придирчивым взглядом товарища, недовольно изрек:

— Кафтан бы одернул. А то складочка на боку топорщится. Мы ведь не шайка разбойников, а воинство как-никак!

— Чай, не государев смотр, — недовольно буркнул Серафим, но кафтан поправил.

Ефим Туча, подняв белый флаг и перекрестившись на золотые главки собора, в сопровождении Проскуратова пошел к государевым полкам.

От первой цепи солдат, вытянувшихся во фланг, отделились две фигуры. В сухопаром подвижном человеке тотчас признали ближнего боярина Шеина. Второй был немолод и не так расторопен. Но эта персона тоже весьма известна — генерал-лейтенант Гордон.

Сошлись они на самой середине поля, обменялись хмурыми взглядами.

— Не ожидал я от тебя такого, Ефим, — произнес Шеин, покачав головой. — В чем ты меня заверял, когда я тебя в полковники производил?

— Напомни, генералиссимус, — скривился Туча.

— Говорил, что будешь служить государю Петру Алексеевичу, живота своего не жалея!

— А я и не жалел, — хмуро отозвался Туча. — Свои слова делом доказал. Вспомни Азов, Алексей Семенович. Разве не мой полк первым в крепость вошел?

— Разве позабудешь такое… — В голосе воеводы прозвучала теплота. Даже лицо пообмякло, сделавшись на какое-то время добрее. — Вот потому и обидно мне, полковник.

— А ты не обижайся, не о том говорить надобно.

— Вон как ты повернул! Что ж, давай поговорим о том, для чего пришли… Вот что я тебе скажу, полковник. У нас сила, нас числом побольше будет, да и пушки у нас! Складывай оружие и сдавайся на милость государеву. Обещаю тебе, что будешь служить в своем полку, если уговоришь бунтовщиков уйти подобру-поздорову.

— А ежели нет, генералиссимус? Тогда чего? — прищурился Ефим Туча.

— Тогда попадешь в застенок вместе со всеми бунтовщиками.

— Теперь и ты послушай меня, Алексей Семенович. У нас хоть и не столь великое воинство, как у тебя, но только воевать мы умеем, в отличие от них. Не одну военную кампанию прошли, сам знаешь. А у тебя в полках одни недоросли да солдаты шутовские. Пальнешь разок, так они и разбегутся. И далее нам дорога на Москву открыта. Вот и я тебе хочу сказать, генералиссимус. Складывай оружие, а молодцам своим скажи, чтобы не противились… Может, еще живым останешься. И ежели что, так я по старой памяти о тебе перед стрельцами слово замолвлю. А то и перед Софьей Алексеевной, чтобы она чинов тебя не лишала.

— Эх, Ефимушка… Туча, куда же ты скатился? К татям! Ведь ты же лучший был на Азове!

— Почему же был, боярин? Я и сейчас самый лучший! Может, ты сомневаешься?

— Только ведь не на пользу государю, да и себе во вред!

— Вот что, Алексей Семенович, не трави ты мне душу! А то я всерьез осерчать могу. Ты-то вот румян да сыт, хоромы себе отстроил, а детишки моих стрельцов от голода пухнут, так за что же мне Петра Алексеевича любить? Мой господин тот, кто обо мне позаботится и за службу мою верную жалованье мне достойное положит. А если он со мной обращается, как с собакой… Что ж, я и укусить могу!

Пальцы воеводы сжались в кулаки:

— Одумайся, Туча! Супротив великого государя идешь!

— А по мне государыня лучше, чем государь. Царевна Софья хоть жалованье обещает исправно платить да за верную службу еще добавит.

— Значит, не о чем нам говорить? — Воевода даже не пытался скрыть разочарования. Посмурнел, будто бы у могилы стоял.

— Получается, что не о чем, князь… Ох, Алексей Семенович, берегись! Как бы шальная пуля тебя не укусила.