Он подходил к дому своего отца в Найтсбридже. Сквозь шторы величественного особняка с колоннами пробивались желтые полоски света. Люк смутно понимал, что сейчас уже поздно, даже слишком поздно для Каспара, ведь тот никогда не засиживался допоздна. Но тут входная дверь отворилась, и Люк отошел в тень, спрятавшись за одной из колонн. На крыльцо вышла женщина, закутанная в длинный бархатный плащ, а за ней его отец. Во всяком случае, он предположил, что это отец. Хотя полной уверенности у него не было, ведь тот человек был с головой собаки — грустной собаки с покорными глазами. Лицо женщины скрывал низко надвинутый капюшон. Бесшумно подъехала машина, которая, должно быть, ждала их чуть дальше по дороге. Мужчина открыл дверцу, а женщина повернулась, чтобы попрощаться, и тогда Люк смог заглянуть под капюшон.

Он ожидал увидеть какую–нибудь кошку, дикую или домашнюю. Но это лицо нельзя было отнести ни к животным, ни к людям. Огромные, глубокие, как полночь, глаза были неподвижны, кожа обтягивала череп, вместо носа где–то над ртом зияли две дырки. Иссохшие губы приоткрылись, обнажая неровные зубы. Люк отшатнулся, больно ударившись виском об угол, и с трудом сдержал проклятье. Женщина села в машину, отец закрыл дверцу и потом долго смотрел вслед отъехавшей машине. Когда он вернулся в дом, Люк уселся на землю и обхватил голову руками, Тщетно пытаясь хоть как–то прояснить свои мысли.

Ферн позвонила ему домой, как только вернулась в Лондон. «Привет, — ответил автоответчик. — Это Люк. Оставьте свое сообщение, и я, возможно, вам перезвоню». Звучало это не слишком многообещающе. Она хотела позвонить ему на мобильный, но, вспомнив, что в это время он бывает в клинике, подумала, что лучше его не беспокоить. Вместо этого, пока Рэггинбоун отправился по своим делам, она решила собрать свое войско. Одной встрече, во всяком случае, уже давно пора было состояться…

— О, — несколько сконфуженно сказала Гэйнор, — не ожидала тебя тут увидеть.

— Я тоже, — ответил Уилл.

— Я знала, что с вами возникнут сложности, — сказала Ферн им обоим. — Но с меня хватит этих глупостей. Сядьте. Я попросила вас прийти сюда, потому что вы оба нужны мне. Рэггинбоун сказал, что мне не следует отказываться от помощи. Ты, — тут она посмотрела на Гэйнор, — ты говорила, что уже встряла в эту историю, а ты, — она повернулась к Уиллу, — ну, ты всегда был с этим связан. Если послушать Гэйнор, то вы — моя команда. Так ведите себя, как команда. Вам придется работать вместе. Поэтому прежде всего будет неплохо, если вы начнете разговаривать друг с другом.

— Я и не думал прекращать разговаривать с Гэйнор, — холодно произнес Уилл. — Просто у меня уже давно не было возможности это делать.

— У меня есть телефон, — выпалила Гэйнор.

— Я не знал, что мне можно тебе звонить, — спокойно отозвался Уилл. — Эту мысль до меня как–то не донесли. Ты сбежала столь поспешно, что забыла оставить мне свой номер.

— Ты мог спросить его у Ферн! Нет, то есть я хочу сказать, что я… Послушай, если бы ты хотел со мной поговорить, ты бы позвонил. Ты всегда делаешь то, что хочешь. Я это знаю. Когда ты не позвонил и вообще ничего не предпринял, я поняла, что ты просто этого не хочешь.

— Как легко ты разобралась с мотивами моего поведения, — сказал Уилл, пряча свою неуверенность за сарказмом.

Гэйнор теребила волосы, она поступала так всегда, когда нервничала, — но не пыталась что–либо ответить.

Ферн выразительно посмотрела на часы:

— Ну что ж, время! Если это были извинения и примирение, то не самые лучшие, но придется пока довольствоваться этим. Нам надо еще обсудить важные дела. Судя по всему, Моргас вернулась.

— Вернулась? Но она же мертва! — воскликнул Уилл. — Ты имеешь в виду призрак или фантом? Или кто–то собирал плоды с Вечного Древа?

— Ты отстал от жизни, — сказала Ферн. — Отвлекись от своих личных проблем, и я кое–что тебе расскажу.

Она рассказала им о последних новостях и о разговоре с Рэггинбоуном. Посыпались вопросы и предположения, разгорелся спор, и Гэйнор с Уиллом забыли о своих личных обидах.

— Я не понимаю, — сказал в конце Уилл, — каким боком здесь замешан Эзмордис, ой, простите, Древний Дух. Только не говорите мне, что он не имеет к этому никакого отношения; я все равно не поверю. Он никогда надолго не выходит из игры. Он как Бог или дьявол — куда человек, туда и он.

— На протяжении многих веков он и был богом и дьяволом, — сказала Ферн. — А мы были слишком доверчивы: мы поклонялись ему и боялись его. Именно поэтому он набрал силу. И тем не менее…

— И тем не менее он хочет привлечь тебя на свою сторону, — настаивал Уилл. — А ты уже дважды отказала ему. Может быть, он посылает тебе этот сон снова и снова, чтобы испытать тебя и немного загипнотизировать? Третий раз…

— Будет успешным? — закончила за него Ферн. — Возможно. Но я уже не ребенок; ему будет не так просто проникнуть в мой разум. Мой Дар стал сильнее, и теперь он охраняет меня. И потом, если сон должен гипнотизировать меня, то у него плохо это получается, он только наполняет меня ужасом. И с каждым разом все больше… Но оставим это пока. Сейчас главная проблема — это Моргас.

— Но она же не так опасна, как Древний Дух? — спросила Гэйнор.

— В каком–то смысле даже более опасна. Он живет в реальном мире с самого его основания; он знает его законы. Как сказал Рэггинбоун, Древний Дух стал частью этого мира, пусть худшей, но частью. Его цель — сеять разрушение и отчаяние — вплетена в судьбы этого мира, она оттеняет наше стремление к счастью, объединению всего человечества. А Моргас другая. Она слишком долго жила вне этого мира и мыслит категориями Темных Веков. Если она и слышала о ядерном оружии, то бьюсь об заклад, считает радиоактивный распад некоей дьявольской магией, которую можно остановить сильным заклинанием. Похоже, для нее современный мир — это что–то вроде магазина игрушек, забитого забавными безделушками. Бог знает, что ей придет в голову.

— Ты хочешь сказать, — подвел итог Уилл, — что Древний Дух знает, как играть в эту игру, но жульничает, а Моргас вообще считает ее другой игрой.

— И играет по колдовским правилам, — добавила Гэйнор.

— По колдовским правилам, — эхом отозвалась Ферн. — И как можно скорее мне нужно выяснить, в чем они заключаются.

На следующий день Ферн поговорила с Люком. Он был какой–то рассеянный и раза три сказал, что нашел плюшевого мишку.

— Хорошо, оставим это, — сдаваясь, сказала Ферн.

— Вы выяснили что–нибудь в Йорке?

— Не в Йорке, а в Йоркшире. Я ездила туда не выяснять, а посоветоваться кое с кем. Простите, но… вы себя хорошо чувствуете?

— Не очень, — признался Люк. — Двухдневное похмелье. И головная боль никак не пройдет.

— Что вы пили?

— Виски.

— Мне следовало предупредить вас, что сейчас надо быть поосторожнее с алкоголем. Он раскрывает ваш разум, и туда может проникнуть все что угодно.