В одну из холодных январских ночей заявился к нему гонец из России. Он его знал в лицо — перевозил на лодке.

— Иван, узнаешь? — спросил ночной гость, вынимая руку из меховой варежки.

— Узнаю. Савелий Чикутин.

Хозяин, несмотря на ощутимый мороз, был в нательном белье, босой, держал перед собой массивный фонарь, каким пользуются рыбаки, охотясь на щук.

— Я по поручению Николая Дмитриевича, — начал было с порога Чикутин.

— Заходи и там расскажешь.

Иван раздел гостя, усадил возле печки, налил в стеклянную кружку прозрачной как слеза жидкости.

— На, прогони мороз.

Гость прогнал, от удовольствия крякнул. Через четверть часа убедился, что голова ясная, а ноги не держат.

— Николай Дмитриевич просит прибыть Константина в Одессу.

— Как скоро?

— Чем скорей, тем лучше.

— Тогда еду в Габрово. Там найду человека, который знает, где искать нашего друга. Костя, как и я, продал лошадей. Я деньги вложил в голубков, а он не знаю даже во что. Мне говорил, что отправится в Константинополь искать сына. Но где он его ищет, пожалуй, одному Богу известно.

— А человек, который в Габрово?

— Но его же надо найти. За ним охотится полиция.

Договорились, что Иван в следующую ночь отправляется в Систово, а Савелий остается на попечении огненно-рыжего Антона, семилетнего сынишки Ивана, как и отец, заядлого голубятника.

Спустя неделю Иван Хаджидимитров вернулся из-за Дуная; раньше всегда улыбчивый, в этот раз он, казалось, вернулся с похорон. Обветренное лицо его было темным и угрюмым. Он привез неутешительную новость. Из его печального рассказа Савелий узнал, что он довольно легко с помощью габровских подпольщиков разыскал учителя Атанаса Манолова. Тот на базаре встретил подругу Марьянки. И подруга у Марьянки выпытала, что Костя отправился в Кючук. Там в султанской гвардии служил их сын Гочо. Оттуда он не вернулся.

Но спустя некоторое время габровский мудир получил по телеграфу уведомление о том, что преступник, поджигавший почту, задержан в крепости Кючук. Его опознал гвардеец Абдул, родом из Габрово.

Вернувшись вечером домой, мудир поделился новостью с женой. Он заметил, как Марьяна переменилась в лице. Ее выдали наполненные ужасом глаза.

— А я терялся в догадке, — голосом, пониженным до шепота, не разжимая зубов, произнес мудир, — откуда адрес нашего Абдула узнал этот бандит Фаврикодоров? Ты с ним встречалась, да?

При этих словах он сорвал висевшую на стене плеть и принялся хлестать Марьянку. За мать заступились дети — десятилетние мальчики. Вцепившись, они повисли на руке истязателя. Он детей отшвырнул, как щенков, и, разъяренный, уже не помня себя, принялся избивать их ногами, приговаривая:

— Вот вам, вот вам, псы болгарские!

С той минуты мальчики запомнили, что они вовсе не турки, а — болгары.

…Все это подруга Марьяны — Анна — рассказала Атанасу, а тот, в свою очередь, — Ивану. Иван эту печальную новость привез на дубке в Зимницу. И Савелий Чикутин ближайшим поездом из Журжево доставил эту новость в Одессу.

В Санкт-Петербурге на телеграфном бланке был изложен сам факт ареста османской полицией в крепости Кючук русского подданного Константина Фаврикодорова.

Этот телеграфный бланк подполковник Артамонов показал профессору Обручеву.

— Будем выручать, — сказал профессор. — Своих агентов нельзя оставлять в беде. Я сегодня же свяжусь с МИДом. По своим каналам оно предпримет необходимые действия.

— Это обойдется дорого? — спросил подполковник и тут же уточнил, почему не дешево. — Фаврикодоров — болгарин. За беглого болгарина они могут назначить высокую цену.

У профессора на этот счет было свое объяснение:

— Кто преданно служит России, окажись он в беде, государь за ценой не постоит. — И тут же последовал четкий вопрос: — Вы считаете, это ценный агент, ваш Фаврикодоров?

— Это наш агент, ваше высокопревосходительство.

— Наш, — согласился профессор. — Но ответственность за его действия, точнее, за его поступки, несете вы, подполковник Артамонов. Он с вами советовался, что отправляется искать сына?

— Говорил, но неопределенно.

— Агент — это глаза и уши вожатого, — утверждал профессор. — Так было записано в инструкции лазутчика, посылаемого в тыл неприятеля. А неприятель у нас был, как змей-горыныч, трехглавый, и каждая голова — будь то английская, французская или турецкая — соображала, что в Крыму, на полуострове, с древних времен русские лазутчики, верные своему воеводе, делают только то, что им велено.

Последняя Крымская война уже далеко в прошлом. Но мы ничего не забыли. Крымские баталии нас кое-чему научили. И тем не менее инструкция устарела. Вы напишете новую. В ней будет сказано, что лазутчик мыслит категориями вожатого. Вожатый, и никто другой, тренирует лазутчика. Работая самостоятельно, лазутчик должен себя спрашивать: одобрит ли мои действия вожатый? У лазутчика — это ваша обязанность внедрить в его голову — на первом месте интерес державы, которой он служит. Надеюсь, вы согласны со мной?

— Безусловно.

— Пусть ваши люди усердно изучают язык турецкий, свободно им владеют, примерно как ваш агент Фаврикодоров.

— Я намечал его назначить инструктором.

— Коль намечали и если он жив, будет вам мое благословение. Фаврикодоровых нам потребуется немало. Будет баталия с Турцией. И тут ничего не поделаешь. Мирным путем балканскую проблему не решить. Воевать с нами жаждет Англия, но только чужими руками, руками той же Турции.

— А в чем она видит свою корысть?

— Англия? Не воюя, она отхватит жирный кусок Балкан. У Турции, разумеется, у своего союзника. А нам на Балканах, как велит государь, предстоит освобождать своих братьев по крови. И лазутчики должны чувствовать, что в их жилах течет и болгарская кровь, и вообще славянская. Как у нас с вами.

Профессор Обручев, этот опытнейший педагог, умел зажигать своих подчиненных, казалось бы, простыми и понятными идеями, вкладывая в каждую из них всю страсть своего сердца. Он избегал больших аудиторий, даже будучи преподавателем Академии Генерального штаба, читая курс истории военного искусства, он отбирал слушателей, консультировал их по отдельным темам, и они выступали в аудитории перед своими товарищами, в роли преподавателей отвечали на вопросы. Таким способом профессор учил их мыслить. А самостоятельно мыслящий офицер — это будущий военачальник. Такой офицер не тяготится воинской службой — он втайне мечтает испытывать себя в баталиях.

Для суровых баталий готовил профессор и подполковника Артамонова. Он в нем видел зачатки крупного разведчика, способного обучать лазутчиков для войны, которая не в этом году, так в следующем разразится на Балканах.