– Да, спасибо. – Она с улыбкой положила руки мне на плечи. Мы смотрели глаза в глаза. Она улыбалась явно пьяной улыбкой. Я вспомнил, что на юбилее она ничего не ела, а сейчас сразу выпила почти два бокала коньяка. – Уильям, а ты, наверное, хороший гард. Ну почему ты гард у Джека, а не у меня? – Я не люблю пьяных женщин, но близость этого красивого тела была настолько соблазнительной, что я невольно обнял ее с откровенной нежностью. Она продолжала с улыбкой смотреть мне в глаза. Я не шевелился. Только что перед этим она была в номере Джека, и он хорошо ее выеб, очень даже хорошо, потому что в эти два дня у него не было других женщин. Я знал это.

– Я знаю, о чем ты думаешь, Уильям, – сказала она с той же пьяной улыбкой. – Ты думаешь, что я провела почти два часа у Джека, и у нас все эти два часа был секс. – Она перестала улыбаться и почти злым голосом сказала: – Не было никакого секса. – Она резко отстранилась от меня, подошла к столу, повернулась ко мне, уперевшись сзади руками в стол. – А еще я была с Бобби. Тоже сегодня. Перед юбилеем. Я сидела в костюмерной, миссис Уортон делала мне прическу. Бобби вошел и приказал миссис Уортон выйти. Ты сказал, что нужно разобраться, кому можно верить. Незачем разбираться! Никому не нужно верить! – Тут голос ее сорвался, лицо дрогнуло, будто дробясь на сегменты, и она разрыдалась, закрыв лицо руками. Я шагнул к ней, обнял за плечи успокаивающим жестом. Она уткнулась лицом в мою грудь, продолжая всхлипывать. Я вынул из кармана носовой платок, приложил к ее лицу, чтобы она слезами и соплями не замочила мой пиджак. Она перехватила платок, стала осушать им лицо. Оно продолжало оставаться как в черно-белом фильме, только глаза стали цветными, – красными.

– Уильям, где у тебя ванная? – Я указал. Она шагнула в указанном направлении и опять пошатнулась. Я поддержал ее за плечи. Она спохватилась:

– У меня нет с собой косметики. Уильям, доведи меня до моего номера. – Я предложил:

– Мисс Монро, у меня горячий кофе. Хотите?

– Да, это кстати. – Я включил кофейник. Она снова села к столу. Я в ванной всполоснул чашку и ложку, налил кофе, поставил перед ней. Она сама налила в кофе сливки, положила сахар, помешала, стала пить. Я присел к столу, глотнул коньяку. Она сказала:

– Я давно не пила кофе. Оно не совместимо со снотворным. – Она глотнула коньяку, откинулась на спинку кресла, лениво проговорила, глядя на меня: – А это хорошо: кофе и коньяк. Спасибо, Уильям. Ты куришь?

– Только когда требуют обстоятельства.

– Я вижу. Пьешь и куришь, когда требуют обстоятельства. Все гарды здоровые. В некоторых ролях следует курить, но я не курю. Если я закурю, то уже не смогу бросить. Я такая. – Кофе несколько отрезвил ее, но язык у нее слегка заплетался. Она поднялась с кресла, я вскочил на ноги.

– Я все же провожу вас до вашего номера, – предложил я.

– Проводи, – и она опять положила руки мне на плечи. Я обнял ее осторожно и даже вежливо, хотя хуй у меня твердо упирался в брюки. Она понимающе смотрела мне в глаза. Проводя руками по ее спине, я нащупал начало молнии на ее сверкающем платье. Она безвольно дала снять с себя платье, под которым почти ничего не было кроме ее мягкого, казалось, бескостного тела. Когда я на руках нес ее в спальню, она показалась мне неестественно легкой. Сам я разделся быстро, стоя к ней спиной. Соблюдая субординацию (я – слуга, она – любовница босса), я улегся рядом с ней так, чтобы она не увидела мой стоящий хуй. Половые губы у нее оказались несколько дряблыми, так что пришлось их деликатно раздвинуть, чтобы они не завернулись внутрь и не натерлись, поскольку хуй у меня солидных размеров. Это тебе не Синатра и братья Кеннеди. После оргазма она была уже окончательно трезвой, и лицо ее стало приобретать цвет как в ее цветных фильмах. Она не спешила в ванную, как это делают другие женщины после оргазма. И я продолжал ласкать ее мягкое тело. В ответ, проводя рукой по моей груди и животу, она сказала:

– Только теперь я поняла, как давно у меня не было молодого мужчины. – Я пояснил:

– Это потому что вы всегда в окружении высокопоставленных людей, а мужчины становятся высокопоставленными, когда они уже не молодые. – Это почему-то рассмешило ее, а смех у нее всегда соблазнительный, а поскольку она была голой и рядом, хуй у меня опять встал, и она, наконец, увидела его. Она спросила:

– Уильям, у тебя есть постоянная девушка?

– Нет. У гардов не бывает постоянных девушек. – Она поняла:

– У тебя нет времени на частную жизнь. А если бы ты влюбился, мог бы ты бросить свою работу?

– Я могу влюбиться только в такую девушку, как вы. Но таких больше нет. – Конечно, она не настолько глупа, чтобы принять такое признание за чистую монету, но комплимент ей понравился, и она сказала с улыбкой:

– Значит, тебе до конца жизни оставаться гардом. – После следующего оргазма она тоже не пошла в ванную. Теперь я мог вести себя с ней смелее. Продолжая ласкать ее грудь, я спросил:

– Так это правда, что у вас ничего не было сегодня в номере Джека? – После паузы она ответила:

– В номере Джека у нас было все. Все кроме секса.

– Разговор о политике? – спросил я.

– Разговор о политике, – повторила она. – И многое другое было. Все кроме секса. – Похоже, она говорила правду, хотя это было невероятно. – И я с особым удовольствием провел рукой по ее бедру. И уже игривым тоном я сказал:

– А до этого в костюмерной вы были с Бобби.

– Я это сказала тебе, потому что все равно были свидетели, которые видели, как он заходил ко мне в костюмерную. Он уговаривал меня больше не встречаться с Джеком. Он ревнует меня. Он признавался мне в какой-то необыкновенной любви. Мы целовались, так что он даже испортил мне прическу. Но секса не было. – Все что она говорила, походило на правду. Если бравый Джек мог выебать девушку где угодно и на чем угодно, хоть на телефонном аппарате в конференц-зале Белого дома, то Бобби требовалась для этого комфортабельная обстановка. О ревности же не могло быть и речи, поскольку братья делились между собой всеми женщинами, которых ебли. Скорее всего Бобби хотел оградить брата от Мэрилин, опасаясь назревающего скандала, который мог положить конец политической карьере всего семейства Кеннеди. Уже шла молва о личной жизни Джека и попыткой Жаклин подать на развод. Но Бобби прилагал все усилия, чтобы ничего из этих слухов не попало в прессу. Бобби – деловой мужик, с легкостью дурит всю Америку, и конечно, ему ничего не стоило убедить эту красивую дуру в необыкновенной любви.

А наш секс продолжался до тех пор, пока я не почувствовал, что она уже не в состоянии дойти до оргазма. Я деликатно отодвинулся от нее, зная, что в таких случаях женщину может раздражать даже прикосновение. Мэрилин лежала вытянувшись на спине и прикрыв глаза.

Безвольным сонным голосом она заговорила:

– Бобби любит меня. Я это знаю. А я люблю Джека. И Бобби это знает. – Коньяк и секс умиротворили ее. Я снова почувствовал возбуждение и уже собрался поиграть ее бедрами, как заметил, что она засыпает. Соблюдая все ту же субординацию, я не решился тормошить ее. Но тут раздался телефонный звонок. Мэрилин проснулась. Она лежала со стороны телефонной тумбочки и могла по дурости первой снять телефонную трубку. У меня не было халата, и я голым, со стоящим хуем, перепрыгнул через нее, снял трубку, сказал на французский манер: – Алё. – Это был Ник. Поскольку у меня уникальный тембр голоса, он узнал меня по одному «алё» и сразу заговорил конфиденциально, не подозревая, что есть свидетельница нашего разговора: