Да, это было так, золото и драгоценности, грудой сваленные в чемоданы Недобежкиным, словно магнит железные опилки, притягивали к себе сердца тысяч людей.

Вечером паломничество схлынуло, но зато двор наводнили влюбленные из близлежащих кварталов. Они плотно уселись на всех скамейках, заняли все подъезди и без зазрения совестя целовались. Порывались попасть они и па чердаки, но чердаки на участке Дюкова были закрыты на пудовые амбарные замки, а двери и замки не выдерживали напора любвеобильных пар, рвущихся найти себе укромное местечко под крышей, и на следующее утро дворники должны были чинить дверные петли и навешивать новые замки.

С других концов Москвы в этот двор прибыло несколько пациентов различных психоневрологических диспансеров и даже два шизофреника, которые только что сбежали из сумасшедших домов, — один из Кащенко, другой из Ганушкина. Из разыскивали. Они сразу узнали друг друга.

— Чувствуешь? — спросил одни другого, сверкая лысиной в полутьме.

— Чувствую! — отозвался другой, тощий, с алчно горящими глазами.

— Что это? — задал вопрос первый.

— Копи царя Соломона!

— А не сокровища пирата Кидда?!

— Нет, запах не тот.

— А вкус?

— Клюквой отдает — рубинов много. Кидд вез сокровища из Бразилии, в Бразилии рубины мелкие, а тут индийские, большие. Хурмой пахнет.

— Квашеной капустой так и шибает в нос.

— Значит, золота много. Ты, Порфирий, не принюхивайся.

Ты же знаешь, что для тебя бриллианты — смерть, ты пить совершенно не можешь, а в бриллиантах сивушный градус.

Лысый в полосатой пижаме и тапочках на босу ногу почмокал губами, жадно втягивая воздух раздутыми ноздрями.

— Вкусно пахнет! Однако ты прав, прав, Григорий, бежать нам надо отселя.

Тот, что был в синем больничном халате, тощий с вытаращенными глазами, отозвался, потянув носом:

— Поверху тянет, с пятого этажа. Пойдем, хоть понюхаем поближе? Вон, видишь из окна сиянье исходит?

— Ты что, Гриша, если нас застукают, нам конец. Я, как учуял, так сразу понял, что ты сорвешься. Понял, надо выручать. Если к утру вернемся по домам, еще есть шанс. Понюхали — и будет. Ну их, эти сокровища, к шутам. И так из-за них сидим в дурдоме, а подтвердится диагноз, считай, обоим крышка. Артур из-под земли достанет и вытрясет из нас все до последнего грамма, все до единого каратика. Ты же знаешь Артура.

Лысый подхватил друга и потащил подальше от злополучного дома. Но еще двоих не заметил Недобежкин. За ним наблюдали те самые друзья, с которыми он так лихо расправился в «Дружбе» и которые подобрали оброненный им в пылу схватки аграф.

Полкан мог бы лаем дать знать хозяину обо всех скрывающихся преступных и полупреступных элементах, но опасных людей было так много, что лаять уже было бесполезно.

Через десять минут Недобежкин ввел Полкана в свою комнату и, закрыв дверь на задвижку, вытащил из-под кровати чемодан. Взявшись за ручку, он почувствовал облегчение, чемодан едва можно было сдвинуть с места. Открыв крышку, Недобежкин снова был ослеплен мириадами сверкающих огней.

В ночной тишине, которая наконец-то установилась за окном, Аркадий Михайлович стал раскладывать на столе свои сокровища, сердце его сладко замирало. Он взял перво-наперво золотые, похожие на слегка сплюснутую луковицу, часы на рубиновом шатлене. Конечно, он еще не знал, что такая цепочка из рубинов и бриллиантов называется шатленом, но именно так она и называлась.

Блеск рубинов притягивал взгляд, словно человеческий взор. Аспирант задумался, ему показалось, что он видит в глубине рубина знакомое лицо.

«Завидчая!» — узнал Аркадий. Лицо улыбнулось ему и исчезло. Недобежкин вгляделся в другой рубин: «Повалихина», и она тут. Сладкое Варино лицо улыбнулось и тоже исчезло. Недобежкин понял, что на минуту заснул. Наследник Хрисогонова встряхнул головой и потряс часами.

«Сколько такие часики могут стоить? Интересно, дадут за них „мерседес“? А может быть, даже и не один?»

Прав был в своих упреках Андрей Андреевич Повалихин. Для многих советских молодых людей мерилом праведным всяких богатств был «мерседес», и если бы современный иконописец пожелал написать доходчивую для молодых людей икону, то ангел вместо жезла в руках, означавшего это праведное мерило, должен был бы держать вожделенный почти для каждого юноши восьмидесятых годов автомобиль.

Много «мерседесов» дали бы за один такие часики, потому что это были часики с настоящими кроваво-красными цейлонскими рубинами, оправленными в крупные бриллианты, но кроме того, вещь эта была не совсем забытая, так как это были любимые часы Людовика XV, которые вместе еще с одними часами из его коллекции тоже сейчас находились в чемодане Недобежкина. Эти часы бесследно исчезли из поля зрения владельцев крупнейших ювелирных коллекций еще во время Великой французской революции и пот вдруг внезапно появились в таком совершенно несозданном для королевских драгоценностей месте, каким являлась квартира номер девяносто один дома 7/9 по Палихе.

Как они попали к Ангию Елпидифоровичу, оставалось загадкой. Впрочем, загадок было так много, что молодой ученый даже и перестал задумываться. Все, что с ним происходило в последние сутки, с точки зрения материализма, не лезло ни в какие ворота. Однако, как мы продолжаем утверждать, чудес не бывает. Чудо — это непонятая закономерность.

Недобежкин подцепил из чемодана золотой кубок со сценами обольщения Сусанны старцами.

Вылитая Завидчая, а вот этот самый похотливый старец — не Седой ли? Ага, Иван Александрович, вот вы како-вы-с. Понятно, какие люди служат отрицательными прототипами библейских персонажей. Как верно все схвачено. Ба, а судья праведный, постой-постой, не может быть, кажись, на Ангия Елпидифоровича похож. Жаль, я его плохо помню. Расплылся образ, но, кажется, он. Так, а молодой прислужник… Да, неужели, это я? Нет, все, спать пора.

Недобежкин, который от всех впечатлений за день, если сказать мягко, несколько одурел, решил, что утро вечера мудренее и что завтра утром на свежую голову он уж точно во всем разберется и определится, как жить и как действовать дальше. Главное, теперь и Повалихина, и Завидчая вполне достижимы. Аркадий Михайлович отвязал с пояса кнут и стал укладываться спать. Тигра, которая прыгнула на стол и вместе с ним разглядывала кубок, жалобно замяукала.

— Тигра, не стони так жалобно! — утешил ее хозяин несметных сокровищ. — Ты теперь богатая женщина. Ха- ха — блоха!

Недобежкин, раздеваясь, запел по-шаляпински:

— Милей родного брата ему блоха была. Ха-ха — блоха! А ты ведь не блоха, ты благородное животное из породы кошачьих. Тем более, позову портного и велю вам с Полканом сшить бархатные кафтаны, а тебе, Тигра, поскольку ты дама, еще и соболью шубу сошью с мантией. Полкану — будку величиной с дворец из двадцати апартаментов и цепь золотую, а тебе, Тигра, дуб тысячелетний посажу, чтобы ты по нему прыгала в собольей шубе.