«Что-то здесь не то», – подумал тогда я, памятуя слова майора Савенко. Но проверить, так ли все безнадежно, как уверял водитель, не было никакой возможности: в машинах я не разбирался, разве что мог заправить бензином бак, а чтобы привезти из города слесаря-автомеханика, надо бы знать такого. И платить ему из чьего кармана? Из своего? – Так он у меня пуст. А область и копейки на списанный автомобиль не даст.

Пришлось поверить водителю на слово. И вот «Нива» стояла в гараже, а я лихорадочно пробивал пути-дороги в сторону дома. Но выяснилось, что единственный автобус до города отправляется днем, а чтобы успеть вечером на электричку, надо не менее часа добираться до станции Чернорудка, и не просто добираться, а на чем бог пошлет. Проклятый район! Поймал меня и захлопнулся, как мышеловка.

– Не дурите, Николаевич! – сказал мне Савенко. – Никакого здоровья не хватит – мотаться шестьдесят километров утром, шестьдесят – вечером. Хотите, найду вам молодицу – и грейтесь у нее под боком до выходных?! А нет – давайте выпьем.

– Идите к черту! Организуйте лучше попутку.

– Вечером грузовики в основном ходят. И не в город – заворачивают по кольцу. Поедете с пересадкой? В кабине самосвала? И голосовать на дороге будете? Н-да, тянет же вас к женке!..

Ах как трудно притирался я к Приозерску! Как нелегко давались эти первые дни и месяцы в районе! Как порой жалел о своем опрометчивом шаге – согласиться на кресло районного прокурора!

Но прошло какое-то время, и я стал привыкать на новом месте. Этому в немалой степени способствовала – как назвал не без изрядной доли иронии – «неделя знакомств»: один за другим мне сочли необходимым представиться самые уважаемые, знаковые люди района. Но если встреча со строптивым Мирошником произошла «как бы случайно», на нейтральной территории, то прочие, по примеру Карманчука, объявлялись по собственной инициативе. И каждый старался облегчить начальный этап моего вхождения в должность.

Мирошник предложил обедать в заводской столовой.

– Так дешевле, и риска отравиться свиным фаршем меньше, – пояснил с чванливым и недовольным видом директор маслозавода, как если бы не он, а я приставал к нему с просьбой о дешевом питании. – Скажу поварихе, она вам картошку пожарит. С печенкой или биточком? – И добавил уже с иной, доверительной интонацией в голосе: – А чтобы было понятней – так сказать, ху из ху – давайте съездим как-нибудь на природу. Шашлычок съедим, уху сварим. Есть у меня один человечек… Простой рыбак, а никто не приготовит уху из толстолобика так, как он. Карп? Карп ни в какое сравнение не идет! Лучше толстолобика рыбы для ухи не бывает. Судак и тот пресноват.

На уху? Почему бы нет?! И хотя Шадрин напутствовал меня советом – потерпеть год, ни с кем в районе не знаться, не выпивать, потому как многие полезут в друзья, а им, может статься, самое место в каталажке. Но я всегда слушал и кивал, а поступал по-своему, – и теперь рассудил: если Мирошнику место в тюрьме, никакой толстолобик не помешает упрятать его туда.

День, помнится, был промозглый, хмурый, от скованной серым льдом воды тянуло влажной крупой, две-три полыньи, ртутно зиявшие у берега, на глазах брались свежей ледяной коркой.

– Вы вот что, вы обращайтесь, – гудел Мирошник, прихлебывая густое горячее варево из кружки, – и я, будучи изрядно под хмельком, с удивлением думал, что этот лысый, как колено, мордастый, розовощекий тип совсем не пьянеет, хотя принял на душу более моего. – Одна просьба: чтоб никто – ни-ни! Особенно менты. Жадные, наглые – слов нет: то им надо, и это. Я от них подальше. А вашему предшественнику – ему подсоблял. И вам, если что…

«Козлову подсоблял… А Савенко – Савенко в обиде…» – мотал я на ус и одновременно соглашался с Мирошником: уха из толстолобика знатная, ничего не скажешь против такой ухи!

Явился и директор рыбхоза, о котором Савенко сказал: не жилец. Этот, в отличие от меланхоличного Мирошника, ввалился шумно, шершавую руку подал отрывисто, заговорил громко, хрипло, как будто кричал где-нибудь на ставке рыбакам, выбирающим сеть вдали от берега, на баркасе.

«Крепкий мужик, – невольно подумал я, пожимая протянутую ладонь. – И не скажешь, что голова располосована. Может, он ошибается, Савенко?»

– Ты вот что, – захрипел директор, нагло громыхнул стулом и уселся к приставному столу, – ты бросай этот отель, пока не поздно. Клоповник, если честно! Прежде там заготконтора была, теперь деньги гребут, а услуг – ноль. Останешься без штанов. Одним словом, пока подыщешь квартиру, заселяйся в рыбхоз. Я распорядился освободить в конторе комнату – ну, там кровать, шкаф, стол, стулья, – на первый случай сойдет. Заселяйся, живи. Цибульский, если что, в курсе. Да, и о постельном белье не беспокойся: главврач велел со склада два новых комплекта выдать, чтобы один – на замену…

Я, признаться, опешил, но прийти в себя не успел.

– Надо бы выпить, но не могу: врачи не велели, – загромыхал директор, вставая. – Такая зараза прицепилась!.. Ты вот что, выйди-ка во двор. Привез тебе пару-другую карпов. Куда занести? В гараж? Федюк занесет, он у меня главным инженером… Ну, пока! Звони, если что, звони по-простому. Федюк, где ты там?

Высокий длиннорукий горбоносый субъект с водянистыми, цепкими глазками на вытянутом лице прошмыгнул в гараж с пакетом, в котором что-то живое, крупное билось и тонко посвистывало, сразу же вернулся обратно, забрался на водительское сиденье УАЗа, завел двигатель. Через распахнутые ворота автомобиль выкатился на дорогу и был таков.

«Черт! Что это было? – спросил себя я, заглядывая в гараж. – Надо бы прогнать вон… Но если после операции у него с головой не в порядке?..»

Пакет с рыбой лежал на столе, между слесарными ключами и сдохшим аккумулятором. Из него наполовину высунулась большегубая усатая голова и обреченно пучила на меня красноватые мученические глаза…

Недолго думая, я сбагрил карпов Надежде Григорьевне Гузь.

– Но ведь… как-то неловко, – смущенно отнекивалась она.

– Еще чего! – отрезал я, напуская на себя строгий вид. – Мне все равно девать некуда, да и не люблю я рыбу. Незабываемые впечатления детства: однажды в горле застряла кость…

– В таком случае можно мне задержаться после обеда? Боюсь, с рыбой не управлюсь.

Она пришла ближе к вечеру и, бегая глазами от смущения, выложила у меня на столе аппетитно пахнущий судок с кусочками жареного карпа. «Это еще что такое?!» – воззрился я на секретаря-машинистку, играя бровями. Но на этот раз Гузь не стушевалась.

– Попробуйте. Я старалась. Вам все равно придется где-то ужинать. А есть всухомятку – только желудок портить. Я видела, вчера вы покупали в гастрономе колбасу и «Бычки в томате»…

Она видела! Глазастая вы моя!..

Но судок источал такой ароматный запах, что слюнки у меня потекли, – я не утерпел и принял подношение.

Но едва я принялся за еду, в дверь поскреблись – и в образовавшуюся щель просунулась хитрая физиономия майора Савенко, после нашего с ним застолья в отеле взявшего моду являться без приглашения.