Может быть, их отношение к еде обусловлено национальной принадлежностью: типично английское и типично французское, – но оно хорошо иллюстрирует прямо противоположный подход ко всей нашей поездке в Лангедок. Скэбис встает раньше всех. Он всегда самым первым поднимается на вершину горы, на вершину башни – на вершину всего, у чего есть вершина. Он всегда впереди, только что не на белом коне. Угнаться за ним невозможно – и это притом, что он ходит в домашних шлепанцах. Скэбис – человек исполняющий миссию. А Бельи просто приехал на отдых.

В частности, он вдруг решил, что на отдыхе обязательн нужно устраивать пикники, и тут же назначил себя на должность Царя пикников и весьма резво приступил к исполнению своих обязанностей.

– Мы скоро разоримся на ресторанах, – объявил он как-то утром, после чего взял за правило каждый раз собирать в дорогу корзину (роль корзины у нас исполняла хозяйственная сумка) с едой. Это были простые, что называется, деревенские яства – хлеб, сыр, ветчина и непременная бутылка красного, – но нам со Скэбисом нравилось, и особенно в те дни, когда на Плейс-Дени устраивали базар и можно было, практически не выходя из дома, накупить свежих груш, яблок и помидоров. А как-то раз мы купили на том же базаре большой ананас размером с голову новорожденного слоненка.

В день ананаса мы решили устроить пикник в лесу неподалеку от деревни Ренн-ле-Бэн, на другой стороне (если считать от Куазы) холма Ренн-ле-Шато. Дорога в Ренн-ле-Бэн проходит по лесу, вдоль реки Саль, притока Оды. Тут же находятся горячие целебные источники, известные еще со времен Рима. Во времена Соньера приходским священником в Ренн-ле-Бэне был Анри Буде. Известно, что они с Соньером поддерживали дружеские отношения, несмотря на диаметрально противоположные характеры. Если Соньер (как мы решили со Скэбисом) был предтечей панков, то Буде представлял собой тип тихого интеллигента-интеллектуала. Он был на пятнадцать лет старше Соньера. И что характерно, как и Соньер, аббат Буде был человеком весьма состоятельным – уж всяко более состоятельным, чем «положено» скромному сельскому кюре в глубинке. Согласно приходно-расходной книге, предположительно принадлежавшей Буде, в период между 1885 и 1895 годами он истратил немалые деньги на нужды прихода и передал семь миллионов франков – совершенно безумную по тем временам сумму – монсеньору Бийару в бытность последнего епископом Каркассона.

Быть может, Соньер и Буде были связаны общей тайной? Очень даже логичное предположение. Два богатых кюре в двух соседних приходах… наверняка они, что называется, черпали из одного источника. Скэбис однажды высказался в том смысле, что мы, вполне вероятно, имеем дело с парочкой гангстеров типа героев Мартина Скорсезе, разве что гангстеров в рясах. Кстати, мысль. Если бы Скорсезе взялся снимать могло бы получиться чумовое кино! Допустим, мрачного и сдержанного Буде сыграл бы Роберт Де Ниро, а молодого нахального Соньера – Рэй Лиотта. Но не будем отвлекаться. Некоторые ренньерцы считают, что их партнерские отношения были не совсем равными. Они утверждают, что сокровища принадлежали Буде, и тот давал деньги Соньеру – так сказать, был ему добрым и щедрым наставником, – и что именно Буде очень подробно разъяснил Соньеру, как должна выглядеть обновленная церковь Марии Магдалины в Ренн-ле-Шато.

– Допустим, что так все и было на самом деле, – сказал Скэбис. – Но тайна так и осталась тайной. Соньер брал деньги у Анри Буде? Замечательно. А где их брал сам Буде?

В саду аббата Буде нет никаких башен. Он не строил роскошных домов, и про него не ходили слухи, что он нарушает обет целомудрия с оперной примадонной. На самом деле в отличие от Соньера об Анри Буде известно немногое, и, быть может, поэтому он играет в нашей истории второстепенную роль. Однако мы знаем, что Буде написал четыре книги, в том числе «La Vraie Langue Celtique» («Подлинный язык кельтов»), лингвистический трактат на 300 страницах, опубликованный за счет автора в 1886 году, то есть через год после того, как Соньер принял приход в Ренн-ле-Шато. В этой книге Буде пытается доказать, что английский и окситанский (или язык «ок», Langue d'Oc, от которого происходит название Лангедок) являются теми самыми изначальными праязыками, от которых произошли все остальные языки. Концепция, конечно, бредовая, но вот что странно: Буде зачем-то приводит в книге очень подробные описания окрестностей Ренн-ле-Шато и Ренн-ле-Бэн, с детальными картами и рисунками.

Что неизбежно привело нас со Скэбисом к выводу, что «Подлинный язык кельтов» на самом деле представляет собой зашифрованный документ, в котором указано точное местонахождение сокровищ, спрятанных где-то в округе. Как будто нам мало зашифрованных документов!

Буде служил приходским священником в Ренн-ле-Бэн с 1872-го по 1914 год, однако последние годы на этом посту проходили отнюдь не радужно. Как и Соньер, Буде явно был не в ладах с епископом Каркассона монсеньером Босежуром, преемником монсеньора Бийара. В конечном итоге Буде с большой неохотой, но все-таки переехал в Аксат, небольшой городок в нескольких милях южнее. На место Буде в Ренн-ле-Бэн назначили некоего Жозефа Ресканье, после чего Ресканье не прожил и года. В феврале 1915-го его обнаружили мертвым, причем в ночь накануне к нему в дом якобы заходили два неизвестных человека. Ресканье был относительно молод, тридцати семи лет от роду, и после его скоропостижной кончины в деревне ходили упорные слухи, что его отравили.

Быть может, Буде отомстил своему преемнику в лучших традициях Роберта Де Ниро? Но это сомнительно, поскольку в марте того же года Буде и сам отошел в мир иной, и тоже – при очень загадочных обстоятельствах, и вполне вероятно, что «обстоятельства» проявили себя в облике двух таинственных гостей.

На входе в церковь в Ренн-ле-Бэн висит мемориальная доска в память об Анри Буде и Жозефе Ресканье. Собственно, дальше крыльца мы опять не попали, поскольку церковь была закрыта. Уже в третий раз за последние несколько дней.

– Каждый раз, как мы сюда приезжаем, она закрыта, – прищурился Скэбис. – Как-то оно подозрительно.

– По-моему, у тебя паранойя, – заметил я.

– Да черт с ней, – сказал Бельи. – Пойдемте обедать.

Мы проехали чуть меньше мили по дороге сквозь темный еловый лес и свернули на узенькую дорожку – сплошные выбоины и ухабы, – круто идущую под уклон. Опасаясь за шины, мы решили поставить машину и пройти дальше пешком. Скэбис непременно хотел рассмотреть два мегалита с интригующими названиями: Кресло Дьявола и Дрожащий камень, – на гребне холма над деревней.

Во времена Соньера и Буде здесь еще не было леса, и камни были видны издалека. После Второй мировой войны холм засадили соснами, так что теперь разыскать мегалиты стало проблематичнее. Кресло Дьявола – оно как раз такое, каким представляется по названию: громадный валун в форме трона. Разумеется, мы все по очереди на нем посидели. Считается, что это название – Кресло Дьявола – связано со статуей демона в церкви Марии Магдалины в Ренн-ле-Шато. Тамошний демон как будто сидит, хотя никакого сиденья под ним нет.

Судя по карте, с которой Скэбис не расставался ни на секунду, Дрожащий камень должен быть где-то поблизости, в паре сотен ярдов от Кресла Дьявола. В «Подлинном языке кельтов» был рисунок с изображением этого камня, так что мы знали, что именно надо искать. И нашли очень быстро, практически сразу. Его невозможно было пропустить, Он представляет собой громадную перевернутую пирамиду, которую, как утверждают, можно раскачать, если приложить достаточно силы.