В общем-то неудивительно, что мы все были такие нервные. Мы пробыли здесь уже долго. Мы проводили все время вместе. А это уже нездоровая практика. Люди должны отдыхать друг от друга. И потом, я до сих пор очень смутно себе представлял, что мы здесь делаем. Не может же Скэбис на полном серьезе искать сокровища! Хотя зная Скэбиса… но лично мне не хотелось бы в этом участвовать. Тем более если к сокровищам прилагается «тьма». Меня лично тьма не прельщает.

На следующей день после диспута о волке/кабане мы решили съездить в Нарбонн, где Соньер преподавал в семинарии до того, как его перевели в Ренн-ле-Шато. Я был за рулем, и, помню, меня поразило, что на шоссе так много машин. В частности, грузовиков. Мы ехали по крайней левой полосе, всю среднюю полосу занимали монументальные автопоезда, а что творилось на крайней правой, я даже не видел. И вдруг руль затрясся. То есть не то чтобы затрясся, а так – слегка задрожал. Я глянул в зеркало заднего вида, потом посмотрел на спидометр. Стрелка показывала 140 км/ч – это я помню отчетливо, а все, что было потом, слилось в какое-то размытое пятно. Руль задергался у меня в руках. Как будто кто-то невидимый схватил его и резко крутанул вправо, и сразу же – влево, а потом опять вправо. Я еще даже не понял, что происходит, а машину уже повело, и она накренилась на двух колесах.

Я отчетливо слышал визг тормозов. Сначала – с одной стороны от машины, потом – с другой. Я сбросил газ и попытался призвать к порядку взбесившийся руль. Если мне не удастся справиться с управлением, мы можем перевернуться. И даже наверняка перевернемся. А автопоезд, который мы только что обогнали, уже приближался – причем на приличной скорости. Скэбис что-то кричал, но я почему-то не разбирал слов. Я хотел взглянуть в зеркало, и тут что-то ударило меня по голове. Сбоку, чуть выше уха. Голову обожгло болью, что-то теплое потекло тонкой струйкой по шее. Я поднял глаза к зеркалу заднего вида, но так и не посмотрел в него – взгляд уперся в алые кляксы, разбрызганные по лобовому стеклу.

Кто-то кричал:

– Бляааадь!

Может быть, даже я сам.

Значит, ты не шутил про оружие?

Не знаю, как у меня получилось. На самом деле не знаю. Но я все-таки справился с управлением. Машина встала на все четыре колеса. И даже поехала более или менее по прямой.

Я уже попадал в очень похожую ситуацию, лет десять назад на въезде в Лондон на шоссе М4. Все было нормально, и вдруг… я даже не знаю, как это назвать. Один миг – и все превратилось в хаос. Это была массовая авария, машин на двадцать, если вообще не на тридцать. Моя машина въехала передом под грузовик, но сам я отделался легким испугом и незначительными царапинами. Мне повезло. В той аварии были погибшие, много погибших.

Мне потом еще долго снились кошмары – и до сих пор снятся, хотя уже не так часто. Помню, я словно выключился на мгновение, а потом прямо передо мною возник грузовик. Я попытался его объехать, но было уже слишком поздно. Я это понял и направил машину прямо под грузовик, давя на тормоз и надеясь на лучшее. В таком положении человек может только надеяться – все остальное уже от него не зависит. У тебя есть доля секунды на то, чтобы принять решение, которое кажется тебе наиболее правильным, а потом остается лишь верить и надеяться на удачу, или на ангела-хранителя, или на Господа Бога.

Там, на шоссе между Каркассоном и Нарбонном, я старался не думать о боли, разрывающей голову. Стиснув зубы, я мертвой хваткой вцепился в руль и надеялся на лучшее. Головной грузовик автопоезда, который мы только что обогнали, уже поравнялся с нами на средней полосе, а потом – дай Бог водиле здоровья и долгих лет жизни! – сбросил скорость и стал отставать, включив аварийную сигнализацию, чтобы предупредить об опасности машины, которые ехали сзади. Водитель грузовика на крайней правой полосе тоже оказался глазастым и сообразительным: он затормозил и включил аварийку. Теперь обе полосы были свободны, и мне удалось вырулить на обочину.

Бельи выскочил из машины еще до того, как она полностью остановилась. Я схватился за разбитую голову и позволил себе поморщиться. Скэбис, сидевший сзади, наклонился вперед и похлопал меня по плечу.

– Ты как там? Нормально? – спросил он. Скэбис знал про аварию на М4 и про мои последующие кошмары. Я обернулся к нему и… рассмеялся. Думаю, это было нервное. Хотя Скэбис, облитый красным вином, – зрелище поистине презабавное. В одной руке он держал смятый пластиковый стаканчик, в другой – пустую бутылку, перевернутую вверх дном. Он как раз собирался налить себе вина, и тут начался наш бешеный автослалом.

– Ты на себя посмотри, – оскорбился Скэбис. – Половина вина досталась тебе, когда я заехал тебе по башке бутылкой. Кстати, прими мои искренние извинения. Я не нарочно.

Вся машина была залита вином. То есть алые кляксы, разбрызганные по лобовому стеклу… А ведь я всерьез думал, что это кровь.

– Задняя шина, – крикнул Бельи, когда мы со Скэбисом выбрались из машины. Его было почти не слышно за ревом пролетающих мимо машин. – Ей, похоже, кирдык.

«Кирдык» – это еще мягко сказано. Длинные дырки, похожие на разрезы на твердой резине, были даже побольше, чем на драных джинсах Скэбиса.

Скэбис с Бельи принялись менять колесо. Я присел на металлическое ограждение. Меня трясло мелкой дрожью. Если бы шина лопнула на пару секунд раньше, пока мы еще не обогнали грузовики, мы бы сейчас представляли собой мясной фарш. Мне вспомнились слова Алена («Здесь очень опасно. Поэтому остерегайтесь») и рассказ Дженни о том, как ей несколько раз прокалывали шины, когда она только еще поселилась в Ренн-ле-Шато. Может быть, и нам тоже… Но это была совершенно бредовая мысль. Если бы нам прокололи шину, мы бы заметили это сразу. Нет, Ренн-ле-Шато здесь ни при чем. У нас просто лопнула шина. Это может случиться с каждым. Где угодно, когда угодно.

Я вцепился в эту мысль, как утопающий – в спасательный круг. А потом Скэбис позвал меня:

– Иди сюда, посмотри.

Он указал гаечным ключом на снятую шину. Рядом с ней на асфальте лежала пчела. Очень большая и очень мертвая.

Через день мы со Скэбисом вернулись в Брентфорд. Мертвая пчела стала для меня той самой последней соломинкой, что переломила хребет пресловутому верблюду. Это был уже перебор. На одну пчелу, если угодно. Я понимаю, что это звучит нелепо, но я воспринял ее как знак о грозящей нам всем опасности – знак, которым нельзя пренебречь. Сегодня тебе на обочине шоссе попадается мертвая пчелка, а завтра ты просыпаешься и видишь у своей кровати отрубленную козлиную голову с еще дымящейся пятиконечной звездой, выжженной на лбу. Я достаточно долго пробыл в Ренн-ле-Шато, так что знаю, о чем говорю.

Сменив колесо, мы решили не ехать в Нарбонн и вернулись в Куазу. К тому времени, когда мы подъехали к гостинице, я уже твердо знал, чего хочу. Хочу домой. Прямо сейчас О чем я немедленно объявил своим спутникам. С меня хватит. Я еду домой. И ничто меня не остановит. Весь вечер мы со Скэбисом обсуждали мое решение, и в какой-то момент мне показалось, что он намерен остаться во Франции. Он сказал, что ему нужно время и что он приближается к «критической точке» своего «расследования» в церкви. Я уже и не пытался понять, шутит он или говорит серьезно.