В конце концов мне удалось увидеть работы Гоцы, и для этого действительно довелось побывать у нее в квартире.

В конце октября один из друзей кафе – людей, которых ты встречаешь всегда с радостью, – устроил пати в честь своего дня рождения. Звали этого человека Эдас, он был из тех же кругов клубной молодежи, что и Гагарин с Ежом. Пати началось после девяти. На улице было темно и хмуро. В кафе было накурено и весело.

Я заметил ее среди приглашенных. Мое горло сжалось, а колени размякли. Мимоходом поздоровались. Я со страхом ждал минуты, когда выяснится, что она про меня уже забыла. Может, напомнить ей о фотографиях? Лучше не надо, а то выйдет нескромно.

Тревоги сменялись повышенным сердцебиением. Еще трижды она подходила ко мне, просила принести ей пива с томатным соком. Каждый раз мы обменивались взглядами, которые можно было толковать как угодно, что я бессовестно и делал.

В эту ночь было очень людно, было приглашено несколько диджеев, приятелей Эдаса. Диджеи давали сеты, так что я наконец смог увидеть, как приблизительно выглядит клубная культура в ее квартирном варианте. «Открытое кафе», судя по встречам, которые там назначались, все больше напоминало козырный флет, где молодые люди устраивают полулегальные пати.

Моя восьмичасовая смена закончилась в одиннадцать, смена же Гагарина должна была продолжаться до утра. Официантки совершенно очумели в тучищах дыма, у них пылали лица и слезились глаза, а смена началась лишь час назад. Во всех смыслах слова в кафе стоял чад. Гремела музыка. За пульт вышел DJ ГАНС .

13

В этот вечер у меня были небольшие альтернативы времяпровождения, поэтому я никуда и не спешил. У нас с Гагариным несколько изменился расклад относительно места проживания. Один из его приятелей оставил ему ключи от квартиры-люкс на пару недель, так что мы перебрались туда.

Квартира находилась в самом центре города. Большая, меблированная богато, но с поразительным безвкусием. Массивные турецкие люстры, рамы-рококо из золоченого алебастра, тяжелые портьеры – все подобрано с исключительной китчевостью. В квартире нам нельзя было трогать ничего чужого. Я чувствовал себя как в зоне боевых действий, где в любую минуту можно наступить на мину – разбить вазу, поцарапать побелку, опрокинуть комнатную пальму или еще что-нибудь этакое. Я поинтересовался у Гагарина, кто этот богатенький буратино. Выяснилось, это был предприниматель корнями из Армении с пышной кроной финансово-криминальных связей во Львове.

Гагарин познакомился с армянином тут, на ночной смене в «Открытом». В один дождливый вечер в кафе зашел сухонький армянин в дорогом пальто и с золотой фиксой, и Гагарин почувствовал к нему определенный интерес. Армянин полюбопытствовал, куда девался бандитский бар, в котором он бывал в молодости. Продавца из книжного где-то черти носили, так что Гагарин решил малость поиграть в консультанта. Юра обрисовал армянину ситуацию с бандитским баром, с московским вкладчиком и современным книжным рынком. Притирка закончилась на том, что армянин купил восьмитомник Драйзера за 140 гривен и перешел в кафе культурненько обмыть покупку.

Гагарин всегда находил общий язык с такими беспонтовыми дядьками. Я, например, не представляю, о чем бы мог разговаривать с каким-то армянином, да еще из криминального мира.

14

Это было чертой Гагарина – выходить на правильных людей в правильное время. Может быть, армянина настолько поразила покупка, которую он только что совершил, что он решил угостить Гагарина коньяком.

Его дегустацию они провели прямо в кафе, в полпервого ночи, на первом ярусе, за барной стойкой, у всех на глазах. Когда рядом не было никого из начальства, в кафе творились удивительные вещи.

Едва они с армянином сошлись поближе за бутылочкой «Арарата», как тот раскрыл Гагарину тайну своего имени – Акоп, а потом и фамилии – Аладжаджян. Между второй и третьей рюмками коньяка (почему-то они пили коньяк рюмками и залпом, как водку) Акоп рассказал, что он никогда раньше не уважал свою родину, не знал значения ни имени своего, ни фамилии и говорил преимущественно по-русски. А кроме того, он занимался определенного рода бизнесом, не оставлявшим надежд на спасение души. Было у Акопа все – бабло и бухло, быки и телки, «шестерки» и «девятки». Но, как говорится, что имеет начало, то имеет и конец. Пришли орлики и по Акопову душу.

Оказавшись в безнадеге, пошел Акоп в церковь на службу. Церковь была греко-католической, но это значения не имело – Акоп тогда хотел просто помолиться и попросить у Господа утешения. И молодой священник, который правил службу, неожиданно «заговорил на языках» – начал молиться на староармянском. Никто не понимал, о чем речь, поскольку слова молитвы были адресованы только Акопу. Их было немного, но их было достаточно. Последнюю фразу, которую промолвил молодой священник, Акоп перевел Гагарину: «Слюшай голас Вэчнасти!»

Выяснилось, что имя «Акоп» означало «хранимый Богом», что армянин истолковал так: Господь оберегал его от большого зла, попуская делать меньшее, но когда терпение Его исчерпалось, Он ниспослал Акопу затруднения и безнадегу. Однако Акоп, пойдя за Голосом, сумел реализовать свою фамилию, которая переводится так: «Божественное рождение человека».

Армянин выложил на кассу деньги за очередную бутылку и пояснил Юре, что по милости Господней все волнения временно поутихли, и теперь он собирается поехать на несколько недель к себе на родину – в монастыри, к святым чернецам. И ему как раз нужен порядочный человек, который бы мог приглядеть за квартирой. Полить вазоны, например, погреметь кастрюлями, пошуметь, переночевать – словом, создать впечатление, будто в доме кто-то живет. Для большей ясности Акоп добавил, что может Гагарину за это заплатить. Гагарин, молниеносно врубившись, сколько будет два плюс два с процентами, от денег отказался, однако спросил, а может ли Акоп довериться ему, Юре по прозвищу Гагарин, насчет третьего человека, такого же богорожденного и богохранимого (имея в виду меня). Акоп не возражал.

Закончилось все тем, что армянин ушел из кафе где-то около четырех, забыв на высоком табурете возле стойки пакет с творчеством Драйзера.

На следующее утро Гагарин, особо не рассчитывая на то, что его припомнят, заглянул вместе с забытыми книгами по указанному адресу. Это оказалось буквально на соседней улице. Армянин паковал чемоданы. Ему было не по себе с бодуна, но он все помнил, даже Драйзера, судя по тяжелому взгляду, которым встретил принесенный пакет. Акоп мало вдавался в детали, предупредил только, чтобы не впускали в дом женщин, которые будут стоять под дверью и убеждать, что они – Акоповы дочери, сестры, подруги или матери.

Мы с Гагариным посоветовались и решили, что на диванах спать небезопасно. Слишком дорогой выглядела их пергаментная обшивка, и слишком легко можно было ее непоправимо повредить. Поэтому стелились на полу – и безопаснее, и для осанки хорошо. Пол был с подогревом, что меня впечатлило в этой квартире больше всего.

Когда квартирный вопрос разрешился таким чудесным образом, нам стало проще. У Акопа было круглосуточное водоснабжение. Отныне при встрече с Гоцей я мог не комплексовать по поводу немытой головы или зачерствелых носков. Жизнь, что называется, налаживалась.