– Дыши животом. Дыши часто.

Я сделал, как он сказал. Юра встал и подошел ко мне сзади, просунув руки у меня под мышками. Он слегка встряхнул мои плечи, давая им расслабиться. Я почувствовал, как от его рук в меня входит гипнотическое тепло.

– На счет «три» вдохни воздух и задержи дыхание.

Не переставая глубоко сопеть ртом, я едва кивнул. Голова шла кругом.

– Один… два… три… – его руки сдавили мне грудь.

Следующее, что я ощутил, это взрыв электрической тьмы.

– Забыл, как дышать? – спрашивает какой-то мужчина.

Я как рыба на берегу, грудь парализована, горло сдавлено, живот твердый, как бетон. Моя спина выгибается от напряжения дугой.

– Напрягись еще, выдави это из себя! Давай, назад дороги нет! – мужчина массирует мне задубевшие мускулы затылка.

Меня выгибает еще сильнее, кажется, сейчас либо мускулы оторвутся от костей, либо кости рассыплются в прах. ВСПЛЕСК! Горячие волны прокатываются по телу, и в легкие с хрипом влетает воздух. Я размякаю, словно стекаю весь на пол невесомой жидкостью.

Как легко мне, Господи, как легко, как горячо! Я словно соткан из пламени.

Он помогает мне подняться:

– Ну как? Вспомнил?

Даже не обдумав смысла его вопроса, отрицательно мотаю головой. И тут до меня доходит этот смысл: «Вспомнил, кто я?»

– Помнишь, как меня звать?

Я абсолютно расслаблен:

– Помню. Ты – Юра.

– А перед этим что было?

Я абсолютно расслаблен:

– Не помню.

– Постарайся.

– Не помню. О боже! Я не помню!..

– Тихо-тихо, лежи, – Юра укладывает меня на пол. – Припомни, что было двадцать секунд назад.

Я думаю, но мыслей нет. Возле меня перевернутая табуретка. Стол. Светит несколько ламп с необычными жестяными абажурами. Лестница ведет вниз, к барной стойке.

И тут, аллилуйя, аллилуйя, я вспомнил!

– Я вспомнил. Мы сидели с тобой за этим столом. Правильно?

Юра молчит, смотрит на меня сквозь свои затемненные сиреневые очки. Он выглядит слегка разочарованным.

– Сидели за столом и разговаривали. Я рассказывал тебе про память. А потом ты что-то сказал… или показал мне, и я упал с табуретки.

Юра усмехается, и разочарование исчезает:

– Где мы сейчас?

– Во Львове. В «Открытом кафе».

– Какой сейчас год?

– Две тысячи третий.

– А как меня кличут, хоть помнишь?

– Помню. Гагарин.

Юра дал мне прикурить сигарету. От никотинового дыма я сразу почувствовал себя лучше. Тело снова стало моим телом… а не… куском памяти или чего-то в этом роде. Гагарин сказал, что теперь будет хорошо, если мы просто посидим и покурим. Это должно вернуть меня в прежнее состояние.

На этом завершился круг моих воспоминаний про кафе. Гагарин не ошибался – теперь я в самом деле чувствовал себя собой, но – более легким, более свободным. Хотя и страшно утомленным. Глянул на часы – только половина третьего. Глаза слипаются.

– А это правда, – спрашиваю, – что вас на курсах учили, как можно высыпаться за два часа?

Гагарин кивнул, все так же глядя прямо перед собой.

– Тета-ритмы, – проговорил он. – Они отвечают за глубокий сон без сновидений. Если ты научишься контролировать тета-ритмы в мозгу, сможешь спать молниеносным сном. Силы можно восстановить за какие-нибудь сорок минут.

– А как можно контролировать тета-ритмы?

Гагарин помолчал, усмехаясь.

– Когда ты будешь во сне без сновидений и при этом сможешь оставаться в сознании, это он и будет. Контроль тета-ритмов. Но это требует тренировок, знания специальных техник. Биообратная связь, если коротко.

– Научи меня, – брякнул я легкомысленно.

– Зачем тебе это?

– Я хочу восстанавливать силы за сорок минут.

– А остальное время чем будешь заниматься?

Я хмыкнул. Еще какое-то время мы сидели молча и курили. Гагарин много курил, и я рядом с ним, за компанию, тоже стал курить, как сапожник.

– Существует нечто большее, чем техники, – заговорил Гагарин, словно продолжая какую-то мысль. – Нечто более важное, чем тета-ритмы.

– Что именно? – я не совсем понимал, куда он клонит.

– То единственное, для чего нужны тета-ритмы. Если ты не знаешь, о чем я говорю, тогда остальное – просто куча мусора.

На миг я почувствовал себя обиженным – откуда ему известно, знаю я или не знаю, о чем он говорит?

– Ну, а ты испытай меня, – сказал я.

Он поднял бровь:

– О’кей. Представь себе, что ты бессмертен. И всемогущ. Представь, что ты вечен и полон сил. Вопрос: чем ты будешь заниматься все это время?

Я сперва гоготнул, мол: «Элементарно, Ватсон». Гагарин тоже хохотнул, наблюдая за мной. Я смотрел на свое отражение в его прямоугольных солнечных очках и видел там человечка, который постепенно приобретает растерянный вид. Гагарин снова хохотнул.

Его греческое лицо напоминало кусок бронзы, пластичной и твердой одновременно. Сиреневые окуляры стиляги не помогали – все равно казалось, будто его глаза светятся собственным светом.

– Мне надо отвечать, или это риторический вопрос? – попробовал выкрутиться я.

– Это тест на твою крутость, – ответил он и сложил руки на груди, положив ту, что с сигаретой, сверху. Сигарета дымила красивыми белыми волокнами. Меня зачаровывала их изменчивость и словно напоминала о чем-то, о чем я несвоевременно забыл.

Еще несколько минут мы просидели, глядя друг на друга. Понятно, у Гагарина было преимущество – в очках он мог смотреть на других как угодно долго.

И тут я нашелся:

– Я знаю! Если бы я был бессмертным и всемогущим, я потратил бы все свое время и силы на поиски выхода из этой ситуации!

Гагарин наклонился ко мне и похлопал по плечу. И последовательно повел разговор дальше:

– Меня заинтересовала твоя метафора. Дословно ты сказал, что действительность – это набор воспоминаний-картинок, среди которых мы живем. Есть индивидуальные воспоминания, а есть коллективные…

– Воспоминания-картинки и воспоминания-карты! – оживился я, повторив свои термины. – Последнее – общее для всех людей. Но только для людей, для прочих живых существ – нет.

Гагарин сказал:

– Я тебе кое-что хочу показать. – Он коснулся ногой табуретки, которая стояла возле соседнего столика. – Смотри на нее.

Должно быть, в моем лице промелькнула беспомощность.

– Смотри на табуретку, чего ты? – сказал он сквозь усмехающиеся губы, и я послушался.