У него были такие сильные руки, а сердце билось под ее ухом.

– Нет, не согласна. – Ее голос звучал приглушенно. – Ты работал вне очереди и с Дэймоном, и с Лолой, и бог знает со сколькими еще людьми, о которых я не знаю.

Его губы коснулись ее виска.

– Кто считает?

– Я. Но я придумаю, как это уравновесить.

– И как же? – спросил Кэм.

Давать дары дарителю, уют тому, кто создает уют, солнечный свет солнцу.

– Придумаю. – Ее руки нежно обвились вокруг него. – Давай лучше попробуем заснуть. Бог знает, удастся ли на этих жестких сиденьях.

Дамита заснула примерно через полчаса. Кэм крепче прижал ее к себе, когда дыхание ее замедлилось, и она расслабилась, как довольный маленький котенок. Ему показалось невероятным, что она смогла заснуть в подобных условиях, впрочем, она сказала ему еще в ту первую ночь в гостинице в Марасефе, что спит всегда крепко. Какой далекой казалась теперь эта ночь! За короткое время они так много нового узнали о себе самих и друг о друге.

Ему никогда и в голову не приходило, что он способен испытывать столь сложные эмоции. Плотское желание заставляло болеть его тело, но при этом он ощущал какую-то теплую нежность. Кэм улыбнулся, вспомнив, как Дамита сочла обидным для себя сравнение с плюшевым мишкой. Она не подозревала, что это сравнение задело какую-то чувствительную струну его души. Ведь в этих игрушках есть что-то волшебное. Они навсегда остаются любимыми друзьями, их можно обнимать во сне, с ними делятся слезами и радостями детства и, даже вырастая, о них хранят добрую память.

Дамита шевельнулась рядом с ним и что-то пробормотала сквозь сон.

Ночной бриз усилился, стало холоднее. С внезапным беспокойством Кэм подумал, что Дамите в ее тонком шелковом халате нельзя здесь оставаться: он должен был настоять на ее возвращении в дом. Кэм грустно улыбнулся. Он очень хорошо знал, что она ни за что не ушла бы. У нее была безумная идея во что бы то ни стало разделять с ним неудобства. Безумная, но удивительно трогательная, возвышающая нежность.

И он знал, что она не уйдет, если он сейчас разбудит ее и велит ей уйти.

А раз так, другого выхода нет, покорно подумал он.

Дамита почувствовала сквозь сон, что ее несут. Куда? Впрочем, какая разница? Ведь рядом она слышала успокаивающее биение сердца Кэма. Ничего плохого не случится, пока она в объятиях Кэма. Но, может, все же проснуться и спросить у него…

– Кэм, куда…

– Тсс… Все хорошо. – Он осторожно уложил ее в кровать, Дамита почувствовала внезапное беспокойство. Это было слишком знакомо.

– Ты уже говорил это, – в полусне она с трудом шевелила губами. – Но все было не так. Ты ушел…

– Я должен был. – Он снял с нее теннисные туфли и бросил на пол.

– Не уходи, – прошептала она.

– Не уйду. – В его синих глазах отражался свет свечей.

– Хорошо, – ее веки трепетали, закрываясь. – Я должна была пойти за тобой, и я так устала.

– Приятно слышать. – Он лег рядом с ней и обнял ее. – Ни о чем не беспокойся. Я никуда не уйду. Просто расслабься. Я здесь и останусь здесь. – Его губы коснулись кончика ее носа. – Можешь представить себе, что я твой любимый плюшевый медведь.

Проваливаясь в теплую темноту сна, Дамита удовлетворенно подумала: он здесь, она это чувствует. Что еще он сказал? Ах да, что-то о плюшевом мишке…

Забрезжил рассвет, когда Дамита стала пробуждаться. Она сонно открыла глаза и внезапно окончательно проснулась. Кэм. Спящий. Рядом с ней.

Она с нежностью смотрела на него. Темные волосы Кэма были взъерошены, он выглядел моложе и более уязвимым, чем обычно. Но даже во сне в складках кожи вокруг его рта чувствовалось напряжение.

Она тому причиной, подумала Дамита, ощутив угрызения совести. Она же понимала, что он хотел ее этой ночью в джипе. Но вместо того, чтобы удовлетворить его желание, она заснула, и он с его галантностью был вынужден отнести ее в дом и, положив на кровать, лежать рядом с ней всю ночь.

Нет, не в этом дело, подумала Дамита с нежностью. Он не стал предаваться с ней усладам любви, потому что вбил себе в голову, что виноват перед нею.

Обстановка должна соответствовать, сказал Кэм. Что он имел в виду? Свечи, романтическая атмосфера, цветы…

Дамита замерла, когда ее вдруг осенило. А почему бы ей самой не создать достойную ее, как он полагает, обстановку и при этом дать ему то, что так ему необходимо?

Дамита поднялась с узкой кровати, двигаясь медленно и осторожно, чтобы не разбудить Кэма. Затем завязала пояс халата, подобрала теннисные туфли и тихо скользнула к двери. Медленно открыла ее. Петли заскрипели, и Дамита обернулась.

Кэм не пошевелился.

Она облегченно вздохнула и тихо закрыла за собой дверь.

* * *

– Просыпайся, Кэм.

Кэм открыл глаза и увидел улыбающуюся ему Дамиту. Она была все в том же темно-синем халате и теннисных туфлях, но волосы ее были тщательно причесаны, и Кэм уловил свежий аромат мыла.

Она села на кровать рядом с ним и протянула дымящуюся кружку с кофе.

– Я только что сварила. Придешь в себя перед душем. Впрочем, душ тебя уж точно разбудит. Горячей воды нет.

– Я знаю. Нет генератора. Это была одна из главных жалоб Лолы. – Он взял кружку и поднес к губам, глядя поверх нее на Дамиту. – У тебя горят глаза, и ты выглядишь очень живо.

Более чем живо, подумал он. Ее щеки пылали, как в горячке, темные глаза блестели. Может быть, у нее и правда жар, подумал он озабоченно. Ведь бродила по лесу холодной ночью.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Дамита энергично кивнула:

– Прекрасно! Никогда в жизни не чувствовала себя лучше. Иди прими душ. А я пойду прогуляюсь. Я уже выходила раньше, в этом лесу, кажется, растут все дикие цветы, какие есть на свете.

– По-моему, ты уже обобрала окрестности.

Кэм, сев в кровати, оглядел комнату. Цветы были повсюду. Они стояли не только во всех вазах, но и в стаканах, кастрюлях, чашках; комната была до краев заполнена симфонией розовых, желтых и кремовых цветов.

– Зачем так много?

Дамита, не глядя на него, наливала себе чашку кофе.

– Я люблю цветы. – Она взяла чашку. – Поспеши, пожалуйста.

– Уже иду. – Он встал, допил кофе, поставил чашку на ротанговый стол и прошел в крошечную ванную.

– Десять минут.

Дверь закрылась за ним, и через мгновение Дамита услышала шум воды в душе.

Руки ее, державшие чашку, дрожали. Да и всю ее трясло с силой восемь баллов по шкале Рихтера. Она набрала в легкие воздух, пытаясь успокоиться, и закрыла глаза. Посчитай до пяти, сказала она себе, вспомнив, как, бывало, в детстве успокаивала нервы. Один, два, три…