Бригантина «Мечта» пришвартовалась к причалу. Это был второй остров на пути следования корабля.

Маша смотрела, словно хотела впитать в себя все увиденное. Под холмами кучно лепились домики, как птичьи гнезда. Белые стены, лазурные ставни, темные веретена кипарисов, устремленные в небо. Закроешь глаза – и отпечаток этой картины остается на внутренней стороне века, как оттиск безмятежного счастья. В порту болтались и подпрыгивали на волнах утлые лодчонки, кое-где смуглые рыбаки в широкополых шляпах, завидев бригантину, отрывались от починки сетей и махали руками кораблю.

– Жизнь-то бурлит, – заметил Владимир. – Движуха!

– Это вам после вчерашнего так кажется, – усмехнулся Яков Семеныч. – Здесь всего один поселок на весь остров.

Поселок лежал перед ними, как на ладони.

– Такое приятное место, – похвалил деликатный Темир Гиреев, выбравшийся наконец-то из радиорубки. – Гулять хорошо, фотографировать очень хорошо…

– Кушать – очень-очень хорошо? – фыркнула Яна.

– Кушать здесь особо негде, – развел руками татарин. – Разве что возле церкви есть таверна. Совсем маленькая – во-о-от такая.

Он сложил короткие пальцы в колечко и показал, какая.

– Головные уборы никто не забыл? – Боцман обвел группу строгим взглядом. – Не вздумайте снимать! Увижу – прикажу всыпать линьков.

– Вы с нами пойдете?

– Яков Семеныч, в вашей компании интереснее!

– Покажете нам достопримечательности…

Боцман широко ухмыльнулся.

– Около вон того дома живет псина трехногая. Она и есть основная достопримечательность. Только местным об этом не говорите!

– А как же руины? – разочарованно протянула Кира.

– Яков Семеныч шутит! – вмешался капитан. – Принижает культурные ценности этого замечательного острова. И мы его за это порицаем! Порицаем, товарищи?

– Так точно! – нестройно отрапортовала команда.

Муромцев подошел к фальшборту и вытянул руку.

– Смотрите – видите тропу? Если пойдете по ней от церкви, чтобы поселок остался справа, то минут через десять выйдете к развалинам храма. Ничего особенного не ожидайте, это вам не Акрополь.

– Развалины-то хоть аутентичные? – поинтересовался Владимир.

Капитан пожал плечами:

– Туристов здесь, кроме нас, практически не бывает. Стараться не для кого. Так что думаю, да, подлинные. Что скажешь, Яков Семеныч?

Боцман подошел к нему, оперся ладонями о планшир. Маша впервые обратила внимание, что руки у него жилистые, огромные, как кротовьи лапы. Синие вены рвались наружу из-под дочерна загорелой кожи.

– Согласен, Илья Ильич! А кого руины не интересуют, тот может на коз полюбоваться. Их там без счета пасется!

Козы окончательно решили дело.

– Тогда закладываем три часа, чтобы и к храму сходить, и искупаться, и по острову погулять в свое удовольствие, – подытожил Муромцев. – Только в воде осторожнее! Не обгорите.

Стефан, вздрогнувший при упоминании воды, отвернулся.

– И в холмы не углубляйтесь, пожалуйста, – добавил Темир Гиреев. – Там случаются обвалы.

Парами они начали подходить к трапу. Маша заметила, что из всей группы только Наташа Симонова не надела солнцезащитные очки.

– Не боитесь за глаза? Солнце яркое.

– Я люблю, когда ярко…

В руках девушка держала небольшую рукодельную корзинку. У самой Маши дома возле кресла стояла похожая, в английском стиле. Правда, вместо рукоделия Маша время от времени бросала в нее яблочные огрызки, но ни за что не призналась бы в этом.

– Вы собираетесь вязать? Или вышивать? – удивилась она.

– Там видно будет, – уклончиво ответила Наташа.

Сегодня она повязала голову красной косынкой, из-под которой выбивались длинные темные пряди. Не то цыганка, не то ведунья, не то повзрослевшая Красная Шапочка.

«После слова «конец» ничего не кончается, – подумала Маша. – Красная Шапочка давно выросла и живет с Волком. Выбирает ему из шкуры блох, когда он перекидывается по вечерам. Баранину покупает у мясника в соседней деревне, а за кроликами он охотится сам. Простодушная Золушка родила четверых детей, и Фея-Крестная отчаянно интригует при дворе. Одиннадцатый принц из сказки «Дикие лебеди», тот, что остался с лебединым крылом, стал поэтом. Что еще ему было делать, раз у него всегда при себе остро отточенное перо!»

– А Красавица и Чудовище? – спросил Бабкин прямо ей в ухо.

Маша так и подпрыгнула.

– Ты меня напугал!

– А нечего думать вслух так громко. Так что с Красавицей? Они жили долго и счастливо?

– Нет, – вздохнула Маша. – После того, как Чудовище превратилось в Принца, Красавица мучилась и страдала. Принц был всем хорош: прекрасен собой, добр и щедр… Но влюбилась-то она в Чудовище, с плохим характером, вздорного и мрачного.

– Страшные вещи ты рассказываешь! – Бабкин спрыгнул на берег и легко подхватил Машу на руки. – Давай сказку с хорошим концом, иначе в воду брошу!

Маша забрыкалась, но сдалась:

– Буратино жил долго и счастливо! – И, едва Сергей поставил ее на берег, злорадно добавила: – Завел себе бобра!

Бабкин направился к ней с явным намерением осуществить угрозу, и чтобы задержать его, она скороговоркой спросила:

– А тебе не кажется, что Бур нам соврал?

Сергей остановился в одном шаге от нее.

– Его рассказ звучит так дико, что вполне может быть правдой. Ты не замечала, что правда всегда на редкость неправдоподобна?

Маша не ответила. Она обернулась и глазами искала Аркадия с женой.

Они уже поднимались в поселок: он на шаг впереди, оживленно жестикулирующий, подпрыгивающий, как кузнечик; она – чуть сзади: высокая, сильная, несгибаемая, словно заслоняющая мужа от их пристальных взглядов.

Добравшись до развалин храма, Владимир и Яна разделились. Он, сгрузив с себя камеры и треногу, остался прохлаждаться в тени деревьев. А неугомонная жена объявила, что будет выслеживать коз, и скрылась в оливковых зарослях, начинавшихся ниже тропы.

Руины, оказавшиеся куда дальше, чем обещал Муромцев, не произвели на Владимира никакого впечатления. Булыжники, блин, потрескавшиеся. Даже склон холма интереснее смотрится!

С этой стороны плоские, как высунутые языки, камни громоздились друг на друга. Гора будто дразнилась. Над «языками» высилась отвесная стена, из которой кое-где торчали чахлые представители местной флоры, держась за скалу на честном слове. «Цепкие, суки», – одобрительно подумал о них Владимир. Он уважал цепкость. Вот Янка – как бульдог: что в пасть попало, то уже не отберешь, только если с башкой оторвать.