Ожерелье, на первый взгляд показавшееся Кире детским, неумолимо притягивало к себе. Она замечала тонкие золотые нити, простегавшие бисерные волны, подобно солнечным лучам, и мелкие брызги изумрудных камешков, рассыпанных в беспорядке то тут, то там. Осколки ракушек складывались в очертания чаек, парящих над морем, а одна, самая большая, плыла по краю, ловя парусами ветер.

– Боже мой, это потрясающе! – вырвалось у Киры.

– Вот и я ей то же самое говорю, – поддержал Стефан, – а она не верит.

Наташа Симонова не улыбнулась, не поблагодарила за комплимент. Она просто протянула ожерелье:

– Возьмите.

Кира не поняла.

– Возьмите, – повторила девушка. – Мне не нужно. Это не то.

Серые глаза будто туманом заволокло. И Киру затащило куда-то вглубь этого тумана, закружило, завертело, ухнуло по-совиному, плеснуло синим огнем, словно ведьмой лесной наколдованным, и очнулась она уже с ожерельем в руках.

– С-спасибо…

Но ее благодарность запоздала: Стефан с Наташей уже уходили. «Господи, это что еще за морок?»

«Просто ожерелье тебе очень уж по душе пришлось, – едко заметил внутренний голос. – Так понравилось, что ты не побрезговала бы даже из рук убийцы его принять».

Она никого не убила!

«Пыталась».

Кира растерянно поднесла ожерелье к глазам. Жемчужинки свешивались с ладони, вспыхивали радужным на солнце. Невообразимо прекрасное… Именно невообразимо! Она никогда прежде не носила подобных украшений, ограничиваясь скучным золотом, изредка – авторским серебром. Но все это казалось ремесленной поделкой на фоне того, что было в ее руках.

И вдруг она заметила то, чего не увидела вначале. Даже зажмурилась, решив, что чудится – темные червячки бегают в глазах после трех часов на солнце.

Но красный всплеск коралла возле большой ракушки никуда не исчез. Кира зачем-то потерла его пальцем… Коралл, кровавый, неровный, с бурой выпуклостью на боку, словно опухолью.

Прямо под парусником.

Наутро погода испортилась. Море, как базарная баба, орало, ругалось, разгоняло народ, а тех, кто имел неосторожность высунуть нос на палубу, в сердцах хлестало по морде мокрой тряпкой. Ничто не убедило бы Машу, что это были всего лишь брызги.

Она добежала до кают-компании, успев вымокнуть насквозь, и с благодарностью приняла от лоснящегося Нафани чашку с горячим чаем. Возле иллюминатора пристроились режиссер с женой, остальные несли вахту или отсиживались по каютам.

– Наладится, Афанасий Петрович, как думаете? – Маша кивнула за окно. Там бесились мелкие злые волны, швыряя друг другу обломки веток, пустые бутылки, сандалии и прочее похищенное у берега.

Нафаня милостиво кивнул. Если бы не колпак, его можно было бы принять за маленького морского божка, толстенького, коротконого и очень недоброго.

– Наладится, куда оно денется!

– А через три дня обещали шторм! – заметил Аркадий Бур.

– Это еще вилами на воде писано, – буркнул Нафаня и отвернулся.

Маша села за столик, грея руки о теплую чашку.

– Аркадий, не каркайте. Пускай погода пожалеет нас и станет солнечной. Хотя бы к вечеру!

Бур приосанился. Маша уже знала, что это означает: сейчас последует какая-нибудь цитата.

– «Море не знает милосердия. Не знает иной власти, кроме своей собственной!» – объявил он.

– Кто это пугает нас белыми китами?! – раздался от входа хриплый голос. Маша и Кира с Аркадием дружно обернулись к Якову Семенычу.

С него текло так, будто он не только искупался сам, но и набрал в карманы запас воды на случай засухи. Однако голову по-прежнему украшал, словно бросая вызов стихии, светлый пробковый шлем.

Режиссер обрадовался как ребенок.

– Вы читали «Моби Дика»!

– И даже ловил! – Боцман снял шлем и подмигнул Маше. – На свое счастье, не поймал.

– Вам приходилось работать на китобойном судне?

– Где я только не работал! Как-нибудь расскажу пару историй. – Он поежился. – Бр-р-р, ух и холодрыга!

– Замерзли, Яков Семеныч? – посочувствовала Кира.

Боцман подмигнул:

– Моряки не мерзнут, они просто синеют!

Маша, ободренная его улыбкой, решилась высказать тайное опасение:

– Яков Семенович, нас эта ужасная качка не утопит?

– Ни в коем случае, – очень убедительно заверил Боцман. – Четыре балла для нас – это тьфу! Так, самым хилым за борт потравить…

Он осекся, углядев перед Машей бутерброд, и тут же извинился.

– Я бы попросил насчет хилых! – с достоинством заметил режиссер. – Мы, сухопутные крысы, может, и слабы желудками, но сильны духом!

В этот момент корабль ощутимо качнуло, и Аркадий стал неумолимо зеленеть.

– Яичницу… зря… – выдавил он и бросился к выходу. Жена проводила его сочувственным взглядом.

– Что же, Яков Семеныч, нас так и будет болтать весь день?

– Упаси Посейдон! Мы взяли курс на Энею. Занятный островок! С южной стороны у него скалы, причем опасные – острые, как ножи. Натурально, торчат из моря эдакие тесаки, волну рубят в пену! Ну и все, что она принесет.

– И мы туда идем? – поразилась Маша.

– Почти, да не совсем. Идем мы на северную сторону. Там тишайшая гавань, пологий берег.

– А не может случиться так, что нас вынесет на скалы? – опасливо поинтересовалась Кира.

– На скале стоит маяк. Один из самых ярких на сотню миль вокруг. Не заметить его невозможно.

Кок подкрался беззвучно, как кот, и водрузил перед Боцманом чашку с какао. Старик отхлебнул и расплылся в блаженной улыбке.

– Спасибо, Нафаня! Знаешь мою слабость.

– Ты про смотрителя маяка расскажи, Яков Семеныч! Слышал, он аэроглиссер завел? Рассекает по волнам!

Боцман щелкнул пальцами:

– А и верно! Хотел ведь да забыл. Сюда бы, конечно, Ваню Козулина, он у нас за главного рассказчика на корабле.

«Это с Козулиным они говорили о двух смертях», – вспомнила Маша. Ей отчего-то расхотелось слушать про смотрителя маяка.

– Странный он человек, – задумчиво начал Боцман. – Живет на своем маяке постоянно, без всяких сменщиков, а история его появления довольно невеселая…

Стукнула дверь, в щель просунулось курносое лицо Антоши. За ним внутрь ворвалось облако мелкой водяной пыли.

– Яков Семеныч, там Аркадию нехорошо!

Как ни стремительно бросилась Кира наружу, боцман все равно опередил ее. Дверь хлопнула раз, другой – и Маша осталась за столом одна в окружении трех кружек.