Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На этом официальную часть моего письма я оканчиваю. Хотел бы знать, как Вы отдохнули и много ли продвинулась Ваша «Онтология»299.
Надеюсь, что в этом году, после отдыха, Вы чувствуете себя еще более работоспособным, чем обычно. Со своей стороны желаю Вам еще многих лет плодотворной деятельности, надеюсь прочесть и «Этику»360, и «Воспоминания»266. Что касается последних, то интерес мой, конечно, не сводится к тому, что в каком-то из фрагментов этих воспоминаний может вынырнуть и моя малость361, но особенно мне было бы интересно узнать то, что я знаю о Вас только из кратких в общем рассказов Ваших о временах до 1914 года, о двадцатых годах. Мало кому удалось пережить столько разнообразных переломов личной судьбы и участвовать в совместной жизни с такими различными группами людей, жить в столь различных условиях, как Вам. Все это должно быть чрезвычайно интересно, интереснее, чем любой роман. Я, вот, никак не могу уговорить Елену Феликсовну108 записать все пережитое, но она, признаться, очень постарела и совершенно не работоспособна.
О себе ничего интересного не могу сообщить, кроме того, что наступившее в настоящее время ко мне общее благоволение, если не считать раскола с младо-марксистами, как я называю неприличную компанию лысых молодых людей362, готовых сочетать Маркса с Кьеркегором и чем угодно, требует от меня работы, слишком утомительной и непрерывной. Иногда с грустью, разумеется, иронической, вспоминаю о тех временах, когда у меня было достаточно времени думать о всевозможных вопросах, способных интересовать голову, не лишенную проблесков теоретического понимания. От тех времен остался большой амбар всяких записанных мыслей, запасы растут и теперь, но реальная возможность их превращения в готовый продукт уменьшается с каждым днем.
Все это, в общем, вздор. Надежду на более систематическое изложение моих бесед с самим собой, за неимением того собеседника, который был у меня в тридцатых годах, я не теряю, хотя далеко не всегда, оглядываясь вокруг на масштабы мировых событий и далекий зигзаг, заложенный человеческой историей, имею тщеславную уверенность в том, что эти мысли для чего-нибудь нужны. Большее удовлетворение дает мне сердечный отклик читателя на статью в журнале363, хотя здесь играет роль не столько сложность мысли (она скорее требует упрощения), сколько сила слова.
Желаю здоровья и необходимой творческой энергии. Привет детям. Все наши кланяются.
Мих. Лифшиц.
Д. Лукач – Мих. Лифшицу
Будапешт, 6 января 1968 г.
Дорогой Миша!
После разочарования от того, что Вы не приехали, Ваше письмо от 18 декабря для меня – маленькое утешение. Я очень надеялся, что те разговоры, которые мы начали еще в Институте Маркса и Энгельса, мы сможем наконец продолжить. Но я надеюсь, что Вы в этом году наверстаете упущенное.
Известия о реакции наших друзей-философов на восстановление моего статуса меня очень позабавили. Это полностью соответствует моим впечатлениям тридцатилетней давности. Что касается содержательной стороны дела, то поездка, к сожалению, невозможна. В моем возрасте нужно сидеть за письменным столом и делать свою работу не прерываясь, если хочешь закончить хотя бы часть того, что наметил. Что касается возможной публикации, то я предложил бы, чтобы Вы предоставили им какую-либо часть из «Эстетики» в переводе. Через полгода я, может быть, [пришлю] что-нибудь и из «Онтологии»; но сейчас окончательного текста не существует.
То, что Вы пишете о моих планах, очень хорошо и ободряет. Но вещи продвигаются, однако намного медленнее, чем мне бы хотелось. Если все будет хорошо, то я смогу «Онтологию» закончить к лету. Я не имею, однако, права забывать, что мне на «Этику» тоже понадобится несколько лет. Останется ли тогда еще действительная энергия на автобиографию, сегодня знать нельзя. Пока работа идет, однако, довольно хорошо, но это не означает гарантии на будущее. Я пока что продержался лучше, чем Елена, но кто знает, как будет дальше. Во всяком случае, я тоже верю, что в такие переходные времена, как наши, автобиографии участвующих не лишены объективной значимости.
То, что с Вами и с Вашей работой все хорошо, меня очень радует. Надеюсь, о конкретных вопросах мы сможем в не слишком далеком будущем поговорить подробно и конкретно.
С сердечным приветом, также и Лиде
<от руки> Ваш
Дьюри
Мих. Лифшиц – Д. Лукачу
21 января 1968 г.[37]
< по-русски, машинопись >
Дорогой Юри!
Прежде всего я должен сообщить Вам печальную весть о смерти Елены364. Года четыре назад ее уже признали однажды безнадежной, но хороший уход и участие одного врача-гомеопата поставили ее на ноги. И вот теперь простого гриппа было достаточно, чтобы оборвать эту жизнь, державшуюся в слабом теле, умерла она спокойно, во сне – хоть это утешительно, я здесь осиротел, ибо за последние двадцать лет, особенно, мне приходилось делить с ней и радость, и горе.
С волнением читал те строки Вашего письма, из которых следует, что Вы ждали меня365. Что поделаешь – так сложились обстоятельства. Вы слишком хорошо знаете меня, чтобы понять мое отсутствие неправильно. Дело с публикацией Ваших произведений идет вперед, но, как все на свете, очень медленно366. Нельзя ли прислать книгу, изданную в Будапеште367? Переводить будут с немецкого, но присутствие этого издания может ускорить дело. Как только печатание Вашей статьи в «Вопросах философии» примет более конкретные формы, я Вам сообщу368.
Читали ли Вы статейку Игоря о Вас, напечатанную в «Литературной энциклопедии»369? Говорят, что она была перепечатана в Будапештской литературной газете370 в ноябре прошлого года.
Я уверен в том, что все Ваши планы будут осуществлены – и онтологию, и этику, и мемуары Вы успешно закончите266, но,