— Ха! Где ж невиновных-то напастись на всех адвокатов? — отозвалась Василиса. — Бери чего дают, а то твой подзащитный найдет себе кого-нибудь другого, а ты опять будешь сидеть на бобах.

Василиса была права, и это невыносимо злило.

Машуня слонялась по кабинету, решая моральную дилему: этично или неэтично браться за дело человека, который напал на ее приятеля? И тут ей в голову пришла одна корыстнаая идейка, расставившая все по своим местам. Кто ведет дело Коврова? Федорчук! Значит, к кому надо идти за разрешением на свидание?

Ох, свидание! Эх, Федорчук! Ужасно хотелось в его жаркие объятия!

Каждый божий день Машуня ждала, что он позвонит и торжественно признает свою неправоту. Иван, конечно, звонил, даже неоднократно, но при этом молчал. Она выдерживала паузу и ждала, когда эта бестолочь заговорит. Но он продолжал играть в «партизана на допросе».

— Придется идти к Федорчуку, — вздохнув, сообщила Машуня коллеге. — Ну и пойду! Что я лопну, что ли, от этого?

— Не лопнешь! — поддержала ее коллега, которая с крайнем интересом следила за развитием их совместного с Федорчуком романа. Василисе все это действо заменяло мексиканские сериалы, на которые у нее не хватало времени. А сердечные дела младшего товарища были даже интересней, так как в них можно и самой принимать участие умным советом или сочувствием.

— Только я ведь ему к нему по работе приду, это ничего не значит! — проворчала Машуня, набирая заветный номер. — Алло, прокуратура? Вы не могли бы позвать Федорчука?

— А его нэт, — опечаленно произнес низкий голос с легким кавказским акцентом. — Но вам, Марыя, я магу сказат, гдэ он.

Это был Гегемоншвили.

— Ну и где? — спросила его Машуня, которую несколько задело, что Миндия ее узнал и отнесся к ней так неофициально.

— Он пашел в унивэрситэт прэподават крымыналыстику. Так что эсли вы патаропитэс, то сможэтэ пэрэхватыт его до сэминара.

— Федорчук — преподаватель?! — ахнула Машуня.

— Да! Прычем очэнь умный, интэрэсный, знаюший, патрясаюший, завлэкаюший…

— Во сколько у него семинар? — перебила Машуня дифирамбы.

— В дэвят двадцат. Аудытория тры.

Но Машуня уже положила трубку и бросилась к вешалке за своим плащом.

— Пойду и посмотрю на этого преподавателя! — объявила она Василисе.

Та улыбнулась, все понимая.

— Что, хочется его увидеть?

— Не хочется! Просто пойду посмотрю.

Василиса спрятала улыбку.

— Иди, иди…

* * *

Родной юридический факультет серьезно изменился с тех пор, как Машуня покинула его стены: в аудиториях и коридорах был сделан кричащий о богатстве ремонт, на выходе вместо бабушки-вахрушки появился внушительный охранник в камуфляже, который отнюдь не маскировал его, а толпа студентов, шляющихся взад и вперед, очень напоминала «золотых» детишек из «Беверли-Хиллз 90210».[3]

Машуня опоздала всего на чуть-чуть, однако момент для перехвата Федорчука был уже упущен. Сидеть и ждать, пока он окончит свой семинар, не хотелось, но постучаться было страшно, и она только топталась у двери с цифрой три. Сердце колотило в груди, как муж к изменяющей жене.

В конце концов Машуня набралась отваги и храбрости и нерешительно стукнула кулаком по створке. Через несколько секунд недовольный Федорчук высунулся из аудитории.

— Это что такое? Ты?! — произнес он испуганным голосом, тут же сменив сердитый взгляд на радостный.

Но Машуня все равно изготовила для него непроницаемое выражение лица и хмуро произнесла:

— Мне надо с тобой поговорить. По делу.

Иван тут же обеспокоился и заволновался:

— Маш, у меня семинар. Ты можешь меня капельку подождать? Всего час двадцать пять осталось.

Машуня саркастически приподняла брови.

— Не много. Давай, я хоть на твоем преподавании поприсутствую. Все не в коридоре торчать…

Федорчук молча отступил назад и пропустил гостью в аудиторию.

Там сидела пестрая толпа студентов. Стараясь не смотреть на их удивленные лица, Машуня прошествовала к последней парте.

— Тема сегодняшнего семинара… — пророкотал Федорчук, пряча глаза в журнале. — Тема семинара… «Предъявление обвинения и допрос обвиняемого»…

Услышав такое, студенты завозились.

— Иван Борисович! А вы нам не это задавали! У нас же было «Осмотр места происшествия»!

Федорчук бросил в сторону Машуни короткий взгляд.

— Да? Ну давайте «Осмотр».

Ей стало смешно: Федорчук-преподаватель на радостях все темы перепутал! Все же было заметно, что ее визит произвел на него неизгладимое впечатление.

— Катя! — позвал Иван хорошенькую блондинку с первой парты. — Пойдите к нам на кафедру и попросите простыню. Нам она понадобится для важного дела. А пока мы повторим теорию.

Повторять теорию вызвалась гренадероподобная девушка по фамилии Ерохина. Она взгромоздилась на кафедру и начала выстраивать тяжелую кирпичную речь, выученную из методички.

Тем временем из коридора донеслись частые шаги, и в аудиторию влетели Катя вместе с сутулым очкастеньким юношей.

— Иван Борисович! — воскликнул он трагично. — Эта барышня просит для вас простыню. Вроде как для важного дела…

Студенты тут же захихикали и стали выдавать предположения. А Федорчук густо покраснел.

— Это не для меня! — воскликнул он с негодованием. — Это для трупа. Труп же не будет валяться просто на полу!

— А-а — понял лаборант и вскоре притащил старую клеенку, какой обычно покрывают кухонные столы.

— Мне нужен доброволец на роль покойника! — провозгласил тем временем Федорчук, обращаясь к студентам. — Надо будет просто полежать. Клеенка чистая. Я ее сам мыл после прошлого заседания кафедры.

Катя, любовно глядя на преподавателя, медленно поднялась.

— Можно я, Иван Борисович!

Машуню аж передернуло от ее энтузиазма. Чего это она все время лезет, а?! Ее кто просит?! Но Федорчук поспешил сохранить политкорректность.

— Нет, Катя. Нам нужен мужской труп. Женского покойника ваша группа не вынесет. Так что пусть трупом будет Козлов.

Дальнейшее действо представляло из себя спектакль. Козлов лежал на клеенке, сдавленно ржал и старался не шевелиться. Меж тем «следственная группа» в составе Кати и Ерохиной сначала описывала следы преступления, потом переквалифицировалась в «судмедэкспертов», а потом и вовсе начала глумиться над «усопшим». Милые студентки объявили, что его телосложение определить сложно, ибо труп расчленен на множество составляющих. «Труп» напыщенно возмущался и заявлял, что сложение у него самое что ни на есть богатырское, а если глупые женщины ничего не понимают, то пусть так и скажут. Федорчук гневался и требовал относиться более серьезно к образовательному процессу.