– А это специальная услуга…

– Заканчивайте, а? – попросил Тыква.

– А то что? – прищурилась Привереда. – Пожалуешься Грозному? Или она пожалуется?

– Зачем жаловаться? – пожал плечами Тыква. – Я сам вас заткну.

– Меня? – удивился Рыжий.

– Если не замолчишь. – Тыква мрачно посмотрел на спутника. – Мы в одной лодке, приятель, и я не хочу, чтобы ты ее раскачивал.

Умное замечание спорки подействовало на девушек гораздо лучше липкой угодливости Рыжего. Скользкую тему оставили, решив поговорить о другом:

– Кстати, мы уже прекратили считать Грозного преступником или нет? – светским тоном осведомилась Свечка.

Привереда охотно поддержала спутницу:

– Его могли арестовать за браконьерство.

– Адигена?

– А вдруг он простой охотник?

– Слуга охотника, – пробурчал Рыжий.

– Скорее уж он вез тебя в зоопарк, – бросила Свечка.

– Нарываешься?

– Мщу тебе.

– Осторожнее на поворотах.

– А то что?

Тыква громко рассмеялся и поднялся, отправившись помогать Свечке снимать с огня мясо. Рыжий посопел, мрачно глядя на враждебную парочку, после чего повернулся к Привереде:

– Между прочим, спать вдвоем теплее. А учитывая, что у нас нет ни одеял, ни теплой одежды, это еще и правильно.

– Вот и спи с Тыквой, – предложила девушка.

– Я человек добрый и необидчивый: придешь – приму. Ночи в горах зябкие.

– Не надейся.

– Надо было найти пещеру, – вздохнул подошедший Тыква.

– Какой ты умный, когда сытый, – фыркнула на него Привереда. – Болтать все горазды.

И поднялась на ноги.

– Ты куда? – машинально спросил Рыжий.

– Разве я должна отчитываться?

– А вдруг мы женаты?

– Такой кошмар я не забыла бы, даже потеряв память.

– Может, вы были счастливы, – хихикнула Свечка. – Откуда тебе знать?

А Привереда наконец сообразила, что ее беспокоит:

– Где Куга?

– О-па! – Мужчины переглянулись.

– Кажется, пошла к реке, – неуверенно произнес Тыква.

– К реке? – Привереда закусила губу. – А ведь Грозный должен был уже вернуться…

* * *

Журчание воды…

Нет, не журчание – плеск. Плеск? Откуда? Он в открытом море! Вода повсюду. Холодная, неспокойная, она лезет в нос, в рот и в уши, она пропитала одежду, превратив ее в громоздкую, тяжеленную оболочку, что предательски тянет на дно. Одежда тянет на дно, бамбада тянет на дно, а тут еще веревки… Перепутались, проклятые, так, что не повернуться. Что за веревки? Непонятно. Ничего непонятно, кроме того, что повсюду вода. Волны невысокие, но сейчас они смертельны, потому что одежда и веревки тянут вниз.

«Нож! Нужно резать стропы. Это не веревки, а стропы, их нужно резать! Почему я сразу не догадался? Я оглушен? Нож!»

Но руки сводит от холода. Они не хотят слушаться. Они проигрывают холодной воде… Особенно пальцы, которые никак не могут нащупать рукоять ножа.

Одежда тянет вниз. Стропы не дают развернуться. Рукоять так близко…

Он знает, что силен, и не собирается проигрывать воде, холоду, одежде и стропам. Он слишком горд, чтобы принять смерть от этих врагов. Он презирает этих врагов. Он приходит в бешенство при мысли, что утонет, и бешенство удесятеряет силы.

Он заставляет непослушные пальцы сомкнуться на рукояти ножа, медленно, очень медленно извлекает из ножен клинок и режет стропы.

– Нашел!

Плеск! Значит, не ошибся, значит, был плеск. Не просто так играют волны, а бьются о борт какой-то посудины.

«Спасен!»

– Принимайте!

Он чувствует, что его вытаскивают из воды.

– Живой?

Какой знакомый голос.

– Оглушен и чуть-чуть нахлебался, адир, но все в порядке.

– Уф!!

В голосе неведомого адира слышится облегчение. Надо бы посмотреть, кто он, но перед глазами все плывет.

«Я спасен. Я жив. Я только чуть-чуть нахлебался…»

– Извини за костюм, кузен, но твоя одежда безнадежно испорчена, а на борту не нашлось месвара нужного размера.

Свитер, грубые штаны, башмаки… Сначала он решил, что над ним издеваются, однако голос черноволосого адигена звучал искренне. Пришлось поверить, что на борту действительно нет достойной одежды. В конце концов, «Длань справедливости» – боевой цеппель, а не круизный.

– Ничего страшного. Я потерплю.

– Твой стоицизм вызывает уважение.

– Только он?

– Ты ведь знаешь, что нет.

Столик на двоих был накрыт в обширной кают-компании. Идеальная сервировка – хрустальные бокалы, фамильное столовое серебро, – изысканные яства: знаменитый загратийский салат из ветчины с дыней, острый суп из крылышек брастихи, рябчики под малиновым соусом, легкое белое вино отменного урожая. Все говорило о том, что обед тщательно готовился, что хозяин демонстрирует гостю крайнюю степень расположения.

«Я его знаю? Откуда? Кто я?»

Сидящего напротив адигена зовут Нестор Гуда, у него волевое лицо и необыкновенно широкие плечи. Он высокороден, однако скромен в одежде: вышел в простом черном месваре. Или же специально выбрал неброское, чтобы не отличаться от неряшливо наряженного гостя.

– Твое здоровье, кузен.

– Твое здоровье, Нестор.

Бокалы соприкасаются, издают мелодичный звон. Белое вино необычайно хорошо на вкус. Не зря его так любит Лилиан…

«Кто такая Лилиан?»

– Я рад, что наше решение пообедать осуществилось настолько быстро.

– Нельзя сказать, что я торопился специально… так получилось.

Нестор улыбнулся, показывая, что оценил шутку:

– Ты заставил меня нервничать, кузен. Когда корзина полетела вниз, я решил, что все кончено, и Добрый Маркус отвернулся от тебя. Знал бы ты, какое облегчение я испытал, увидев раскрывшийся парашют.

– Теодор позаботился.

– Хорошего слугу невозможно переоценить.

– Согласен.

– Как чувствуешь себя теперь? Медикус сказал, что тебя оглушило.