— Да, уже поздно.

Аполлону совершенно не хотелось уходить, но разум твердил, что уйти необходимо.

— Полагаю, твоя сестра давно уже гадает, что с тобой случилось.

Аполлон побледнел.

— Ох, ты даже не представляешь…

Выражение его лица заставило Памелу улыбнуться.

— Ну почему же, представляю. Мой брат уже метался бы по комнате взад-вперед, ожидая меня, чтобы наорать из-за того, что я слишком задержалась и заставила его волноваться.

Губы Аполлона слегка изогнулись.

— Она наверняка пожелает узнать, что именно меня задержало.

Памела склонила голову набок, и этот жест был уже знаком и дорог богу света.

— И что же ты ей скажешь? — спросила она.

— Скажу, что меня задержал несчастный случай.

Он подошел к Памеле и плавно опустился на колени рядом с кроватью. Его рука нежно коснулась пострадавшей лодыжки. Потом Аполлон легонько погладил ее, позволив пальцам скользнуть чуть выше. И скорее почувствовал, чем услышал, как Памела задержала дыхание.

— Чудесный, совершенно неожиданный несчастный случай.

Памела едва дышала, когда он посмотрел на нее и снова коснулся ноги. Ей хотелось умолять его остаться, просить, чтобы он провел с ней всю ночь… Она не должна желать его так сильно; она ведь совсем его не знает! Рядом с ней незнакомец. Красивый, сексуальный, прекрасный незнакомец…

Аполлон отчетливо читал чувства, поочередно отражавшиеся на лице Памелы. Было слишком очевидно, что она охвачена желанием. Он видел в ее глазах эту мягкую, живую страсть. Он мог овладеть ею… он мог сжать ее в объятиях и соблазнить прямо сейчас. И ведь именно это и предполагалось… Артемида именно этого ждала от него. Памела, высказывая вслух свое заветное желание, не говорила, конечно, что хочет, чтобы некто занялся с ней любовью, но ее жажда слишком откровенно просвечивала сквозь слова. И Аполлон это видел, и Артемида тоже. Так что для того, чтобы снять чары заклинания, он и должен был лечь в постель с этой девушкой.

А потом? И тут в его ум, как внезапная зимняя буря, ворвалась новая мысль. А что, если заклинание навело на Памелу некие чары и то желание, которое он видит сейчас в ее глазах, всего лишь результат могучей магии, пробужденной нимфами? Если это так, то стоит ему заняться с Памелой любовью — и чары разрушатся. Она больше не захочет видеть его. Она больше не станет вот так смотреть на него своими умными, выразительными глазами, приобретавшими сочный медовый оттенок, когда в ней пробуждались вполне земные желания. От этой мысли бог света почувствовал себя потерянным и больным. Он резко поднялся на ноги.

— Я должен идти, — повторил он. — Нет, — жестом остановил он Памелу, когда та попыталась встать. — Ты должна дать отдых ноге. Ложись спать и устрой ее как-нибудь повыше. Завтра будешь чувствовать себя так, словно ничего не случилось.

У Памелы все внутри оборвалось, когда Фебус повернулся к двери. Он сказал, что объяснит сестре свою задержку несчастным случаем. Может, он именно это и имел в виду? И после этой ночи они больше не увидятся?

— А для тебя завтра тоже все будет так, словно ничего не случилось?

Памела только тогда осознала, что произнесла это вслух, когда Фебус остановился. Он обернулся, и его невероятные синие глаза как будто вспыхнули. Он поднял руку, которой недавно касался ее лодыжки, ладонью вверх.

— Завтра я буду по-прежнему ощущать твою кожу на моей руке. Завтра я все так же буду чувствовать шелк твоих губ. Завтра утренний ветер донесет до меня твой запах. Разве я могу забыть тебя?

— Так мы еще увидимся? — затаив дыхание, спросила Памела.

— Я бы не смог теперь без тебя, даже если бы захотел. Но я и не хочу. Я буду ждать тебя завтра вечером в том же самом кафе, в то самое время, когда мы встретились. А до того, моя нежная Памела, я буду думать о тебе.

Когда он вышел из номера, Памела почувствовала себя так, словно солнце внезапно свалилось с неба. Она тут же принялась считать часы, оставшиеся до того момента, когда она снова сможет его увидеть.

Артемида ждала в полутемном коридоре, что ответвлялся от ничем не приукрашенного служебного входа во «Дворец Цезаря». Она стояла возле двери, которая открывалась в убого выглядевший чулан, таивший в себе портал перехода в другой мир. Скрестив руки на груди, Артемида вздохнула. Она говорила Аполлону, что будет ждать его на Олимпе, однако по мере того, как ночь близилась к концу, Артемиду все сильнее охватывало беспокойство. Было уже очень поздно, близился рассвет… а она все еще ощущала магическую цепь, что связала ее со смертной женщиной. Неужели богу света понадобилось так много времени, чтобы соблазнить простую девушку?

Какой-то высокий мужчина в мокрой насквозь одежде вышел из-за угла и приблизился к Артемиде. Она машинально подняла палец, чтобы заставить его уйти и воспользоваться другим выходом.

Мужчина рассмеялся, удивив ее.

— Твои штучки на меня не действуют, сестра, — сказал Аполлон.

Глаза Артемиды округлились, когда она узнала брата.

— Аполлон?! Ох, борода Зевса! Что с тобой?

Аполлон пожал плечами и подергал мокрую рубашку, отлепляя ее от тела.

— Несчастный случай.

— Несчастный случай? А как дела с соблазнением?

— Дела продвигаются отлично.

— Ну, знаешь! — Артемида едва не завизжала от разочарования. — Как это они могут отлично продвигаться, если я до сих пор ощущаю цепи заклинания?

— Такие дела требуют времени, Артемида. Памела не город, который можно взять штурмом, и не крепость, на которую нападают и грабят. Она — смертная женщина, которой хочется романтики.

— Это я прекрасно понимаю. Но вот чего я не понимаю, так это почему ты до сих пор не затащил ее в постель!

— Потому что на самом деле это не то, чего она желает.

Артемида прищурилась, услышав странный, задумчивый голос брата.

— Заполучить в постель самого бога света — это не то, чего она желает на самом деле? Я считаю, в это трудно поверить, брат.

Аполлон вздохнул.

— А что ты скажешь, если я признаюсь тебе: уложить ее в постель прямо этой ночью — не то, чего хочу я сам?

Артемида сказала бы, что это ей понять легче. Она ведь думала, брат нашел ту смертную просто привлекательной, но, видимо, что-то изменилось…

— Ну, — медленно произнесла она, — в этом явно виноват Бахус. Он просто должен быть как-то замешан. Может, он использовал наиболее сильное вино, чтобы одурманить ту женщину и вызвать в ней желание. Он ведь бог; полагаю, он и прежде не раз соблазнял смертных женщин, как бы ни было противно представить его занимающимся любовью.

— Нет! — вырвалось у Аполлона. — Эта жаба не прикасалась к ней!