И радикалы, и консерваторы не жалели сил на то, чтобы выиграть в день голосования, назначенный на 28 февраля. К немалому удивлению многих, верх одержали консерваторы – и вопрос о созыве собрания отпал.

Однако ни одна сторона не считала это окончанием борьбы. Всем было ясно, что рано или поздно Северной Каролине придется принять окончательное решение – отделиться следом за своей южной сестрой или остаться членом Федерального Союза штатов.

На смену зиме пришла весна, и ласковый апрельский ветер старался согреть застывший в напряженном ожидании Юг.

Китти сидела на ступеньках заднего крыльца, прижав колени к груди, и мечтательно любовалась оживавшей на глазах лесной опушкой. Свежая зелень радовала глаз, а в лицо дышал ароматный весенний воздух. Вот и весна… пора пахоты и сева.

Полуобернувшись, она покосилась краем глаза на отца, неподвижно сидевшего в кресле-качалке. Его лицо было изуродовано грубыми шрамами от ударов кнута, а левый глаз навсегда закрыла черная повязка. Джон горбился, отросшая за зиму борода скрывала следы от той ужасной веревки, на которой его повесили. Все тело старика было покрыто багровыми рубцами, но самую страшную и неизлечимую рану безжалостные убийцы оставили в его душе.

Джон практически перестал разговаривать. Целыми днями напролет он сидел на крыльце, неподвижно уставившись невидящим взглядом в одну точку. Один день ничем не отличался от другого.

Он совершенно пал духом, и Китти была бессильна помочь ему. Долгие, ужасные недели она не отходила от отца, следя за его мучительно затянувшимся выздоровлением от жестоких ран. И за все это время он не произнес ни слова, лишь лежал, безразлично глядя в потолок, словно его сознание окончательно утратило связь с реальностью.

Он больше не слышал занудных причитаний Лины и, если его слуха и достигали робкие просьбы Китти поговорить с ней, не подавал при этом виду. Такое отчуждение казалось особенно обидным и несправедливым для дочери, всегда бывшей с отцом в самых близких отношениях.

Док объяснил ей, что пытки, которым подвергся Джон, проделывают с людьми странные штуки, они влияют на их психику и сознание. Эти душевные раны может исцелить лишь время, да и то далеко не всегда. И Китти с ужасом все чаще и чаще думала, что отцу уже не удастся оправиться до конца.

– Папа, настало время сева, – промолвила она и обернулась посмотреть на его реакцию. Он лишь моргнул здоровым глазом и по-прежнему смотрел вдаль. – Папа, нам надо позаботиться о земле, иначе нам придется голодать зимой…

Джон неохотно повернулся к дочери. Единственный его глаз был полон влаги. Еле внятно он прошептал:

– Это больше не имеет значения, дочка!

Китти опустилась у его ног, обняла за колени и сквозь слезы проговорила:

– Неправда, папа! Жизнь продолжается. Я понимаю, как ужасно то, что тебе пришлось пережить, но надо двигаться вперед! Я помогу тебе сеять. Мы начнем новую жизнь…

– Нет, – еле заметно покачал он головой. – Меня здесь уже нет. И для меня теперь все кончено.

Китти разжала объятия и вытерла слезы трясущимися руками. Ну как к нему подступиться?! Он существует в ином мире, отличном от прежнего и отделенном от них глухой стеной.

Услышав перестук копыт, Китти насторожилась, только Джон оставался неподвижным. Если он и уловил какие-то звуки, то внешне это никак не выразилось.

Из-за угла дома показался верхом на своем жеребце Натан – он весь сиял и радостно размахивал руками, крича на ходу:

– Поехали со мной в Голдсборо! Вся округа направляется в город – ждут телеграммы с новостями из форта Самтер!

Она растерялась. А ведь верно, с самого утра на раскисшей дороге к городу царило необычное оживление, однако девушка была слишком погружена в свои печали, чтобы задумываться о причине такой суеты.

– Китти, разве ты ничего не слышала? – нетерпеливо продолжал Натан. – Наши силы начали обстрел форта Самтер в Южной Каролине!

– Нет, не слышала, – медленно покачала она головой.

Действительно, ей ничего не было известно. Натан не навещал их уже целую неделю. Без конца лил дождь, а в те немногие дни, когда светило солнце, Натану приходилось присматривать за тем, как идет сев на обширных плантациях Коллинзов.

Юноша спешился и встал одной ногой на край крыльца, не выпуская из рук уздечки. Наклонившись поближе к Джону, он присмотрелся и кивнул:

– Доброе утро, сэр.

Джон никак не отреагировал на приветствие.

– Все такой же, а? – обратился Натан к Китти. – Как по-твоему, он когда-нибудь выберется из этого?

– Пожалуйста, не надо, Натан, – горячо зашептала она, – не говори о нем, как будто… как будто о вещи. Он все слышит.

– Извини.

– А теперь расскажи про форт Самтер. Теперь, когда отец перестал ездить в город, мы не читаем газет. И если кто-нибудь из соседей не заглянет к нам поболтать, мы так и не будем знать последних новостей.

– Ну, похоже на то, что конфедераты в Южной Каролине решили, что больше не в силах выносить вид федерального флага, развевающегося над фортом Самтер, контролирующим Чарлстонский залив. Теперь, когда они вышли из Союза и стали независимым штатом, они вправе считать, что вид иностранного, по их словам, флага для них оскорбителен. Было предложено янки освободить форт, но его комендант – кажется, его зовут майор Андерсен – ни за что не хотел опустить флаг или сдаться. А сегодня ночью мы получили известие, что наши начали обстреливать крепость.

Миловидное лицо Натана сияло от восторга, тогда как у Китти все похолодело внутри в предчувствии того, что этим поступком Юг сжигает за собой мосты и дальше события начнут развиваться с нарастающей скоростью.

– Ну же, поехали! – настаивал Коллинз. – Давай я помогу тебе оседлать коня. Мы мигом доскачем до города и вместе со всеми дождемся новостей!

– Хорошо, – наконец уступила она и, оглядев свои холщовые штаны, добавила: – Только подожди немного – пойду переоденусь во что-нибудь более подходящее. Не являться же в город в таком виде.

И Китти поспешила в дом. Навстречу ей уже вылетела мать со своими бесконечными расспросами.

– Мне некогда объясняться, – бросила девушка, торопливо переодеваясь в новое муслиновое платье, которое только что кончила шить.

Китти выскочила из дома буквально преследуемая Линой, и Натан едва поспевал за ней, горевшей желанием как можно скорее скрыться от матери.

Коллинз вывел из стойла и оседлал ту самую лошадь, на которой имел обыкновение ездить Джон, и они поскакали в сторону Голдсборо. Натан, безмятежно улыбаясь, признался:

– Я так рад, что мы вместе именно сегодня! Мужчине вдвойне приятно слушать радостные вести, если рядом с ним любимая.

– Которой вдвойне приятно быть рядом с ним, – подхватила Китти, подставляя лицо ласковому ветру. – Ах, как я люблю тебя, Натан!