Вот как, например, описывает Всеволод Гаршин движение армии к месту будущих сражений: «Мы обходили кладбище, оставляя его вправо. И казалось мне, что оно смотрит на нас сквозь туман в недоразумении. «Зачем идти вам, тысячам, за тысячи верст умирать на чужих полях, когда можно умереть и здесь, умереть покойно и лечь под моими деревянными крестами и каменными плитами?.. Останьтесь!»

Но мы не остались… Каждый отдельно ушел бы домой, но вся масса шла, повинуясь не дисциплине, не сознанию правоты дела, не чувству ненависти к неизвестному врагу, не страху наказания, а тому неведомому и бессознательному, что долго еще будет водить человечество на кровавую бойню – самую крупную причину всевозможных людских бед и страданий…»

По складу своей души Гаршин был натурой необыкновенно гуманной, но он не верил ни в торжество добра, ни в то, что победа над злом может доставить душевное равновесие. Жизненный и творческий путь писателя слились воедино и находились в гармонии (если это слово применимо к болезни), хотя сам он считал писательство тяжкой ношей, истощающей его душевные силы и сводящей с ума. В творчестве Гаршина отразился тот душевный разлад, который и составлял основу его личности: острое ощущение своей уникальности, богоизбранности, желание осчастливить человечество (на подъеме настроения) и вселенское чувство вины и покаяния (в депрессиях) красной нитью проходят через все его творчество.

Первое же художественное произведение – «Четыре дня» – отразило именно эту сторону его души. Если Гаршин и пошел на войну, то лишь потому, что ему казалось стыдно не помочь братьям, изнывавшим под турецким игом. Но достаточно оказалось первого же знакомства с театром военных действий, чтобы понять весь ужас истребления человеком человека. К «Четырем дням» примыкают рассказы «Трус» и «Из записок рядового Иванова» – такой же глубоко прочувствованный протест против войны.

Искренний гуманизм проявился и в рассказе Гаршина «Происшествие», где без всякой сентиментальности он описал человеческую душу на крайней ступени нравственного падения. Рассказ, написанный в форме дневников, передает историю отношений падшей женщины и маленького чиновника, оканчивающуюся самоубийством последнего.

Даже в почти юмористической сказке «То, чего не было» рассуждения компании насекомых, собравшихся на лужайке потолковать о целях и назначении жизни, кончаются тем, что приходит кучер и сапогом раздавливает всех участников беседы. Пожалуй, единственная светлая и оптимистическая вещь в его творчестве – детская сказка «Лягушка-путешественница» (как ни странно, в индийской легенде, сюжет которой Гаршин позаимствовал для своей сказки, финал оказывается более трагичным).

Вообще в творчестве писателя, как и в нем самом, жила глубокая потребность в борьбе со злом, которая ярко раскрылась в рассказе «Художники». Он доказывал, что нравственно-чуткий человек не может спокойно предаваться эстетическому восторгу творчества, когда вокруг так много страданий. При этом Гаршин, как справедливо отмечает Ю. Айхенвальд, «ничего больного и беспокойного не вдохнул в свои произведения, никого не испугал, не проявил неврастении в себе, не заразил ею других…».

Когда-то В. Г. Короленко в разговоре с А. П. Чеховым коснулся темы болезни Всеволода Михайловича, предположив, что если бы его можно было оградить «от мучительных впечатлений нашей действительности, удалить на время от литературы и политики, а главное – снять с усталой души то сознание общественной ответственности, которое так угнетает русского человека с чуткой совестью…», то его больная душа могла бы прийти в состояние равновесия. На что Чехов с категоричностью врача ответил: «Нет, это дело непоправимое: раздвинулись какие-то молекулярные частицы в мозгу, и уж ничем их не сдвинешь…».

Но в своем творчестве Гаршин всеми силами пытается соединить, связать распавшиеся «молекулярные частицы» современного ему мира, морали, общества, государства: «…захотелось той чистой и простой любви, которую знают только дети да разве очень уж чистые, нетронутые натуры из взрослых… Господи! хоть бы какого-нибудь настоящего, неподдельного чувства, не умирающего внутри моего Я! Ведь есть же мир!..» – пишет он в рассказе «Ночь».

А тем временем здоровье писателя ухудшалось, и в 1880 г. вновь появились серьезные признаки психического расстройства. Сперва оно выражалось таким образом, что трудно было определить, где кончается высокий строй души и начинается безумие. Так, тотчас после назначения графа Лорис-Меликова начальником «верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия»[9] Гаршин отправился к нему поздно вечером и добился свидания. Во время разговора, продолжавшегося более часа, он вел себя «с лихорадочным исступлением», делал опасные признания и просил помиловать и простить всех революционеров и террористов. Граф отнесся к писателю чрезвычайно ласково, но не подписал ни одного оправдательного приговора. В ответ на это Гаршин пригрозил исцарапать его ногтями, под которыми спрятаны пузырьки с ядом. Обезумевшего от отчаяния писателя вывели.

Не получив желаемого в Петербурге, Гаршин отправился с проектами всепрощения сначала в Москву к обер-полицеймейстеру генералу А. А. Козлову, потом в Тулу. Оттуда он пешком проследовал в Ясную Поляну к Льву Толстому, с которым провел целую ночь в восторженных мечтаниях об устройстве счастья всего человечества.

Через некоторое время душевное расстройство Всеволода Гаршина приняло такие формы, что родным пришлось поместить его в харьковскую психиатрическую клинику. После лечения его рассудок несколько прояснился, причем писатель сохранил критическое отношение к болезненным переживаниям острого периода. Характер болезни изменился: усилился тревожный компонент, главенствующим стал страх нового приступа, т. к. Гаршин не только в мельчайших подробностях помнил содержание своего психоза, но и страшился мучений пребывания в «скорбном доме» (основными методами лечения по тем временам были пиявки, шпанские мушки, а также литье холодной воды на темя – старинная китайская пытка, призванная свести человека с ума).

Чтобы иметь хоть какой-то нелитературный заработок, Гаршин поступил в контору бумажной фабрики, а затем получил место в системе русских железных дорог. Тогда же он женился на Надежде Михайловне Золотило-вой, которая была врачом-психиатром, и почувствовал себя, по собственному признанию, «более уверенным в жизни», хотя временами на него наваливалась глубокая, беспричинная тоска.

В начале 1887 г. вновь проявились угрожающие симптомы: бессонница, бред, лихорадочное бормотание непонятных слов… Болезнь развивалась стремительно, и 19 марта 1888 г. Гаршин бросился в лестничный пролет. Он умер через пять дней. Его похоронили на Волковом кладбище, которое когда-то было местом погребения бедных.