– Я думал, ты внесешь хаос в мои последние мгновения свободы. Впрочем, как оказалось, опасаться следовало вовсе не тебя, – честно ответил Мин.

– Что значит «последние мгновения свободы»?

– По одному вопросу за раз, – вырвалось вместо ответа, отчего Лайт закатил глаза, но своим видом дал понять, что ждет паса. – Почему ты кинулся мне на помощь? Забудем о смелости или идиотизме. Хочу знать реальную причину.

– А я должен был проехать мимо, когда заметил, что тебя избивают? – Лайт удивленно приподнял бровь. – Конкретной причины не назову, все вышло как-то само собой… Я особо не задумывался тогда. Меня больше поражает, почему тебя это так удивляет.

Мину было сложно слышать, что другие люди способны совершать поступки без каких-либо тайных мотивов. Почему же он вырос будто бы в другом мире, где такая бескорыстная помощь скорее сбой в программе, а не норма?

– Но я вел себя с тобой как последний мудак с самой первой встречи, – продолжал пытаться понять Мин.

– Не все время. Когда мы играли в видеоигры – было весело. И даже если в остальные девяносто пять процентов времени ты вел себя по-скотски, из-за простой обиды я не проезжаю мимо, когда кому-то угрожает опасность.

Даже в упомянутую ночь Мин лишь пытался поближе подобраться к Лайту, ведомый отнюдь не благими намерениями, но и ему тогда понравилось. Но он постарался отогнать эти мысли прочь, ведь не мог позволить мимолетной вспышке эмоций помешать замыслу.

– Теперь ответь на мой предыдущий вопрос, – не унимался Лайт.

– После выпуска я должен начать управлять больницами в качестве административного директора. Таков наш с отцом уговор, когда я отказался становиться врачом.

– А ты не хочешь?

– По одному вопросу, – повторно напомнил, но вдруг услышал тихое ругательство из уст Лайта, прежде чем тот уже с вызовом вновь обратился к нему.

– Да какая разница? Ты сам предложил эту игру. Забей на глупые правила! Важнее суть, разве нет?

Мин уже понял, что Лайт, вопреки его выбору профессии, не из числа тех, кому важны правила и порядок. Парень предпочитал хаос – состояние его комнаты служило тому доказательством. Да и в разговорах тот уклонялся от искусственности и фальши, к которым Мин так привык.

– Я не знаю, чего хочу, – ответил он все же на предыдущий вопрос вне очереди. – Не могу сказать, что экономика и менеджмент совсем меня не интересуют. В целом я справляюсь, но мысль, что за меня уже все решили, душит. Такое чувство, что я… задыхаюсь. Не знаю, как объяснить, – сдался он под конец, слегка обнажив душу. Такие разговоры всегда смахивали для него на хождение по горячим углям.

– А Кхун Равит знает об этом? Он кажется разумным и добрым человеком.

Мин понимал, что парню его отец видится совсем иначе. Ведь не Равит Вонграт растил Лайта.

– Он разумный, да. Тем не менее мои желания для него неважны, ведь я – единственный наследник. Кому, если не мне, отвечать за «VN Medicine» в будущем? Это дело всей жизни отца, у меня нет выбора. Да и заветной мечты, как у других, тоже. Мне двадцать три, а я до сих пор не знаю, чего хочу от жизни.

От последней фразы тянуло биться головой об стенку, а оттого, что она вырвалась наружу, гадливое ощущение только усилилось.

– Возраст – лишь цифра. Я тоже не чувствую себя сильно взрослым и мудрым, – поделился Лайт. – Иногда мне кажется, что я совсем не подготовлен к практической стороне жизни. Я хорош разве что в учебе, и то, потому что трачу на это большую часть своего времени. К последним курсам я успел привыкнуть, и психологически стало легче, а вот в первое время совсем зашивался.

– У тебя есть цель в отличие от меня.

– Значит, ты свою еще не нашел. Может, ты слишком много думаешь об этом. Разве существует какой-то определенный возраст, когда приходит ощущение зрелости? Или возраст, к которому человек должен определиться с мечтой, а дальше уже поздно? Бред какой-то! Да, я изменился со школьной поры, но в целом все тот же. И не только внешне. – Лайт явно осознавал, что выглядит значительно младше своего возраста.

– И все же есть разница между двадцатилетним и сорокалетним, что ищет себя или мечтает… ну, скажем, слетать на Марс. В двадцать следовать мечте – достойно уважения, поддержки, это звучит красиво, а в сорок тебе скажут, что ты цепляешься за иллюзию. Это жалко и безрассудно.

– Важнее всего чувства и желания самого человека. Если его и в сорок все устраивает, то почему нет? Пусть каждый проживает свою жизнь так, как хочет.

– Твои слова, да в уши моему отцу.

– Наверное, он и вправду давит на тебя. – Лайт закусил губу, слегка пожевывая ее, и наморщил лоб. – Такое давление и напряжение никогда не приводит ни к чему хорошему. Вам с отцом нужно откровенно поговорить и найти компромисс.

Походило на то, что парень искренне пытался решить его проблему, и это… трогало. Пугающе трогало.

– Слишком много обо мне. Вернемся к тебе, – поспешно свернул тему Мин, пугаясь возникшего чувства. Он словно попал в охотничьи силки, смазанные смолою, которые сам же и расставил по всему лесу. – Почему ты бросил музыку и подался в медицину?

– Откуда ты знаешь об этом?

– Раз уж мы сейчас говорим начистоту: я разузнал о тебе. В моем мире это распространенная практика. Ты мог оказаться нежданным братцем, и я хотел знать наверняка. – Мин пытался не выглядеть так, будто оправдывается. И все же не желал, чтобы разговор из-за его признания оборвался.

– Серьезно? За мной что, кто-то следил? – в искреннем изумлении выпучил глаза Лайт. – Мне следует разозлиться, но я слишком устал для этого. В таком случае ты и так должен знать обо мне все.

Мин отрицательно покачал головой.

– Я получил сводку сухих фактов, а меня интересуют мотивы.

Во взгляде Лайта промелькнуло облегчение, подозрительный огонек тут же померк, а плечи снова расслаблено опустились.

– Мир богачей и правда… нечто. Если я отвечу на все твои вопросы, пообещай больше не копаться в моем прошлом за моей спиной?

Лайт предлагал правду в обмен на доверие. Мин мало кому доверял, поэтому обычно не открывался людям. И даже немногим близким рассказывал не все. Например, Маре, и, как оказалось, не зря. Все люди лгут – специально или с благими намерениями, или даже неосознанно. Мотив не меняет факта наличия лжи.

– Ты не сердишься? – Не то чтобы его заботила реакция Лайта, скорее поражало