Оставшись в одиночестве, Филимонов снял казенные ботинки на толстой подошве и обулся в легкие штиблеты с черным верхом. Малость подумав, достал из шкапа атласный жилет и надел его перед зеркалом, закрепленным на комоде, а затем достал сюртук, купленный накануне. Выдвинув ящик стола, он извлек из него серебряные часы с длинной цепочкой и закрепил их на кармашке жилета. С вешалки взял небольшой котелок и слегка надвинул его на лоб. Довольно хмыкнул. Получилось весьма неплохо. На него смотрел самодовольный расфранченный мужчина, знающий толк в удовольствиях. Взяв тросточку, стоявшую подле двери, Филимонов вышел из комнаты.

Кража образа из будуара великой княгини Александры Иосифовны считалась тягчайшим преступлением, для раскрытия которого был задействован весь сыскной аппарат столицы, куда входили сотни тайных агентов и осведомителей, пронизывающих все слои общества. По существу, сыскная полиция являлась своеобразной империей, не видимой постороннему взгляду, а для того, чтобы ею руководить и своевременно указывать на просчеты, требовалось находиться в самой гуще событий. Как и всякий полицейский чиновник, начальник сыскной полиции имел собственных секретных агентов. Каждому из них вменялась строжайшая конспирация, а потому Владимир Гаврилович встречался с ними на тайных квартирах. В этот раз он условился встретиться с цыганом Шандором Черным, исполнителем цыганских романсов в ресторации «Ливадье». В модный ресторан заявлялась различная публика, от скупщиков краденого до громил, с которыми Шандор находился в приятельских отношениях. Подобно тому, как старьевщик собирает бросовые вещи, так и цыган терпеливо собирал всевозможные слухи о том, что творится в столице. У всякого, с кем общался Шандор, он неизменно вызывал расположение и доверительность, а потому преступники делились с ним самыми гнусными своими проступками с той легкостью, с какой кающийся грешник очищает душу на исповеди перед священником. Именно поэтому на сегодняшнюю встречу Филимонов возлагал большие надежды.

Одна из трех конспиративных квартир, в которых Владимир Гаврилович встречался со своими агентами, находилась в доме времен Екатерины Второй – старое обветшавшее здание с расцарапанным фасадом – на Торговой улице, с многочисленными лавками по обе стороны дороги. Так что в толчее можно было незаметно пройти по нужному адресу, а в случае необходимости укрыться от пытливого заинтересованного взгляда.

Владимир Гаврилович прошел мимо ювелирной лавки с выставленными в витрине кольцами, серьгами, разного вида кулонами, цепочками всякой длины и толщины, так что при желании из них можно было бы сплести корабельные канаты; колье, от самых небольших, которые могли бы подойти только пятилетней девочке, до совсем огромных, которыми впору подвязываться. У одной из лавок ненадолго остановился, чтобы посмотреть на крупный изумруд, лежавший на зеленой бархатной подушке, а заодно удостовериться в том, что никто не идет следом. И убедившись, что за ним никто не наблюдает (разве что приказчик ювелирной лавки), зашагал далее.

Прошел мимо «Самарских кренделей». Из магазина потягивало сладкой выпечкой, а в стеклянной витрине, едва ли не в человеческий рост, можно было увидеть запеченные «восьмерки» с маком, сладкие булки, караваи, выпечки, слойки и прочие изыски кондитерского ремесла.

Шумно проглотив слюну, Владимир Гаврилович ускорил шаг, отдаляясь, пока наконец сдобное изобилие с его манящим запахом не осталось далеко позади. Дотопав до массивного пятиэтажного здания, растянувшегося едва ли не на квартал, коротко обернувшись, юркнул в ближайший подъезд и энергично, преодолевая зараз по две ступени, добрался до третьего этажа. Уверенно, как и подобает хозяину квартиры, отомкнул дверь английским ключом и ступил в прохладу помещения. Едва он поставил трость в угол передней и повесил котелок на вешалку, как в дверь негромко постучали. Сбросив с косяка крючок, Филимонов впустил гостя – мужчину лет тридцати, с густыми усами под длинным крючковатым носом и курчавыми ухоженными бакенбардами.

Агенты – народ непростой, требуют обхождения. И к каждому из них нужен свой подход. Некоторые согласны работать за билет в театр, другим подавай коробку с дорогими сигарами, а третьих следовало уважить как-то по-особенному. Шандор Черный был как раз из последних, предпочитал рюмку с коньяком непременно из рук начальника сыскной полиции, и Владимир Гаврилович держал в небольшом несгораемом шкафу целую коллекцию спиртных напитков.

Кража иконы из великокняжеских покоев – случай особый, скупиться не следовало. Открыв сейф, Филимонов вытащил бутылку «Хеннесси» и ловко выдернул пробку. После чего аккуратно, под самый ободок, разлил коньяк.

– Э-эх, ваше превосходительство, умеете вы к людям подход найти, – весело блеснул глазами Шандор. – Ежели вы к нам с понятием, так и мы к вам понятие имеем.

Приподняв рюмку, с интересом проследил за тем, как напиток чуток плеснулся через край, тонкой липкой струйкой потек по хрустальной поверхности, застыв у самых пальцев.

– Ну, будем… – и, громко выдохнув, проглотил темно-коричневую жидкость. Одобрительно крякнув, погрозил кому-то кулаком, изобразив при этом неслыханное удовольствие.

– Давно я у тебя хотел спросить, Шандор, ты ведь не цыган?

Глаза Черного прищурились, сделав его хитроватое лицо и вовсе лукавым.

– Выходит, что так. – И тотчас добавил: – Ежели бы я вместо красной рубахи надел косоворотку, разве стали бы мне платить сотенную за песню? То-то и оно!

– Стало быть, коммерция?

– Так оно получается.

– А ты, братец, хитер…

– Как же без того? Есть немного.

– Ладно, давай рассказывай, что там об иконе слышно.

– Об иконе не слыхивал, – покосился певец на бутылку с коньяком. – А вот только один скупщик мне по пьяному делу обмолвился, что, дескать, один человек интересовался, где бы можно было заложить хорошие камни.

– Что за камни? – живо спросил полициант, насторожившись.

Надо признать, что Шандор был не из той породы людей, что стремились усилить значимость собственной персоны какими-то выдуманными историями, и уж если он о чем-то говорил, то информация не вызывала сомнений. Ведь кто, как не он, сумел обличить Яшку-душегубца, свирепствовавшего в Санкт-Петербурге два последних года, на чьей совести было семь загубленных душ. В прошлую Пасху убивец зашел в ресторан «Лукоморье», где Шандор распевал с цыганским хором. И, пригласив солиста на штоф водки, видно, признав в нем родственную душу, поведал ему откровенно о двух последних смертоубийствах. Уже через час Шандор появился в полицейском управлении и рассказал полициантам о состоявшемся разговоре, подробно описав личность случайного клиента. На следующий день у каждого полицейского в городе имелся словесный портрет маниака, где имелись столь значительные приметы, как «рваное ухо» и «поломанный нос». Этой же ночью душегубец был отловлен в одной из бродяжьих ночлежек и как особо опасный преступник препровожден в Шлиссельбургскую крепость.

– Сказал, что изумруды с сапфирами.

– Как он выглядит, спросил?