Я провел интернет-поиск и нашел турфирму, которая позволяла клиентам изображать из себя моряков девятнадцатого столетия на борту различных восстановленных судов и их копий. Все они были намного более спартанскими, нежели переоборудованное «Темное эхо». Полагалось спать в гамаке, мыться на палубе в бочке с дождевой водой, а после захода солнца единственным источником освещения в кубрике были керосиновые лампы. Даже провизия во многом напоминала тот рацион, который был принят полторы сотни лет назад. Для питания в основном шли галеты, солонина и сухофрукты. Свежей могла быть только рыба, которую ты сам и ловил на лесу. Все очень в духе Джозефа Конрада. Как раз тот самый учебный курс «с погружением», который мне и требовался.

Очередной вояж на шхуне был у них запланирован на конец апреля. Если присмотреться к деталям, то, наверное, здесь годится скорее атмосфера Эрскина Чилдерса, чем Джозефа Конрада. Судно вышло из Роттердама, прошло Северным морем к Восточной Фризии с ее цепочкой островов возле побережья Нижней Саксонии. Промозглый, ветреный и даже, можно сказать, заброшенный уголок. Вернее, такое впечатление об этом месте я вынес из книжки Чилдерс «Загадка песков». Нам предстояло бросить якорь у острова Бальтрум и провести там пару ночей, чтобы орнитологи-любители, входившие в состав нашей разношерстной команды, могли предаться своему мазохистскому увлечению. Затем планировался обратный переход в Роттердам, а оттуда короткий каботажный рейс до Антверпена, где судно встало бы на мелкий ремонт и пополнение запасов. Шхуна именовалась «Андромеда» и первоначально была зарегистрирована под британским флагом. Ее киль заложили на шотландском Клайде в 1878 году, когда сэр Уинстон Черчилль был еще четырехлетним карапузом. И про телефон в ту пору никто не слышал. Словом, мне предстояло вверить свою жизнь Северному морю и той лодке, которую построили аж за десять лет до Джека-потрошителя с его коротенькой, но насыщенной карьерой головореза.

Идея казалась очень хорошей. Судовождение на предательском мелководье рядом с архипелагом, куда мы направлялись, слыло занятием не для слабонервных. Сильные течения и резкие колебания уровня моря в периоды приливов и отливов. Частый и непроницаемый туман. Да плюс к тому стихийная мощь Северного моря. Я многому научусь.

— А ты мне привезешь какой-нибудь гостинец? — спросила Сузанна.

— Наверное, цингу, — ответил я, — коль скоро у нас будет такая диета.

Она рассмеялась. Сузанна не возражала против моего путешествия, тем более что оно, по идее, должно было совпасть с ее последней, вдохновленной Майклом Коллинзом командировкой в Ирландию. Неделей раньше Сузанну одолело любопытство, и она попросилась съездить на лепскую верфь, чтобы лично познакомиться с «Темным эхом». Мы отправились на машине, нарочно решив устроить сюрприз Джеку Питерсену. Я не хотел давать ему время на подготовку какой-нибудь церемонии встречи Сузанны, где бы он смог пустить нам пыль в глаза.

Питерсен, похоже, и в самом деле был рад нас видеть, а в отношении Сузанны проявил массу куртуазного обаяния выходца из Новой Англии, чуть ли не флиртуя, — и ей, кажется, это нравилось. В тот день покровы с «Темного эха» были сняты, и солнечные зайчики плясали на начищенной латуни иллюминаторов и прочих дельных вещей, которые слепили глаза яркими отблесками. Яхта пахла свежераспиленным деревом, краской и лаком. А в просторной капитанской каюте стоял богатый аромат полироли и роскошной дубленой кожи, которую мой отец заказал для обивки мебели.

Сейчас яхта радикально отличалась от того судна, на чьем борту я некогда пережил мгновения ужаса. Все было чистым, целым и новехоньким. Экскурсия по шхуне солнечным днем, в сопровождении Сузанны и Питерсена, превратила мои прежние страхи в нечто нереальное и граничащее с галлюцинацией. Я вдруг понял, что имел в виду отец, когда назвал странный период пребывания яхты на верфи Хадли «вагнеровским». Впрочем теперь зловещее марево рассеялось. Ступеньки трапа заменили. Они были твердыми и упругими под моими ногами, причем во время спуска я не испытывал ни опасений, ни нехороших предчувствий. Единственный встревоженный взгляд, который я позволил себе бросить в каюте, был направлен на ту стену, где раньше висело зеркало. Но сейчас от него не осталось и следа. Я заметил, что Сузанна пару раз вопросительно посмотрела в мою сторону, однако ей не требовалось беспокоиться на мой счет. Физическая реальность, коей я был сейчас свидетелем, яркая пышность интерьера заставили мой предыдущий опыт пребывания на борту испариться из памяти, как это обычно и бывает с кошмарами.

После этого необъявленного визита на лепскую верфь мы с Сузанной почти не обсуждали предстоящий вояж отца. Она задала пару вопросов насчет Питерсена. На второй из них я ответил встречным вопросом, уж не глянулся ли он ей. Пришлось увертываться от книги, которую она в меня швырнула. Сузанна не стала повторять вопрос. Возникало впечатление, что экскурсия и на нее подействовала успокоительно. Мы не обсуждали эту тему. И все же впечатления на борту восстановленного «Темного эха» напрочь отличались от моего видения Гарри Сполдинга, состоявшегося под брезентом. То же самое относится и к мрачным тайнам братьев Уолтроу вкупе с игроком по имени Габби Тенч. На фоне визита в Леп эти события смотрелись куда более симптоматическим олицетворением той болезненной и истерической эпохи, нежели собственно яхта.

Сузанна перекинула пальто через руку и нагнулась за сумочкой, чтобы повесить ее на плечо. Прядь волос упала ей на лицо, и она фыркнула, сдувая ее в сторону. Сузанна стояла в коридоре — стройная, решительная и восхитительная.

— Это очень эмоциональная вещь, да? Прощание с Майклом Коллинзом?

Она улыбнулась, не отводя глаз с паркета. Улыбка показалась мне немножко тоскливой.

— В мой жизни нет места привидениям.

Я шагнул ближе, обнял ее и поцеловал на прощание.

— Это относится к нам обоим.

Она погладила мою щеку.

— Я люблю тебя, Мартин.

— И слава богу.

Погода на пути в Восточную Фризию выпала безобразная. От «Андромеды» несло рыбьим жиром, гнилой пенькой и мокрой древесиной. Ее паруса пошли пятнами плесени, а в трюмах плескалась до того густая и застарелая жижа, что никакой насос не мог с ней справиться, и оттого шхуна плохо слушалась руля даже под полными парусами. Судно неуклюже переваливалось и пугающе потрескивало под действием противоборствующих давлений ветра и воды.

Наша команда состояла из восьми человек, другими словами, «Андромеда» имела переизбыток рук на борту. Поначалу я тратил массу времени, педантично следуя правилам и наставлениям, неся дозорную вахту у кормового релинга — по собственному почину, потому как не смог найти себе лучшего или более поучительного занятия. Впрочем, наблюдение за Северным морем само по себе есть вещь весьма информативная. Здесь воды никогда не пребывали в состоянии покоя, они постоянно вихрились и колыхались. Я всегда считал море инертной стихией, кроме как в шторм. Но это объяснялось тем что я был полнейшим невеждой. На самом деле речь шла о живом существе, которое само с собой бурно спорит, не зная, что делать с собственной неизмеримой глубиной и чудовищной энергией. По ночам море казалось спокойнее, но это возмещалось судоходным движением на поверхности, и здесь таилась угроза для любого моряка, утратившего бдительность.