готовы. Непонятно, куда подевалась их 16-я танковая дивизия, а без танков они не пойдут на серьезный штурм. Самое главное – это то, что Ольгу все-таки удалось отослать в медсанчасть в связи с отстранением группы, и Студеникин обещал, что при первой возможности отправит ее на левый берег. Если пробьется хоть один бронекатер, но надежды на это не было, такой лед пошел по Волге, что этот вариант можно отбросить. Единственная надежда на то, что Волга встанет в ближайшие дни, и надо только суметь удержать оборону, а если помощи не будет, то это под большим вопросом. Пополнения уже никто не ждет, лишь бы снабжали боезапасом, а по воздуху много не набросаешь. Нам хотя бы сотни три людей, подумал старшина. Сон не шел и Арбенов, слушая беззлобную перебранку Чердынского и Саватеева, подумал – все-таки замечательные у меня ребята, только Александр никак не повзрослеет, а Чердынский заматерел – настоящий волкодав. Трофейный кинжал ему очень понравился, и он сказал, что это старинная вещь, потом поправился – старинный инструмент, и надпись на лезвии – это древнегерманские руны. Интересно бы узнать, что означает эта руническая надпись.

Дурное предчувствие оставило его, и он подумал, что хорошо было бы собраться всем после победы, и хорошо было бы, если б и Ольга была с нами. Конечно, она будет с нами и, наверное, она будет в каком-нибудь красивом платье. Хотя очень трудно представить ее в платье. И в туфлях. Как ее ноги выглядят в туфлях? Я думаю, у нее очень красивые ноги, с крепкими лодыжками. И еще…

Глупые мысли, оборвал себя старшина, самые глупые мысли из всех, которые когда-либо рождались в твоей голове. Если бы можно было отправить ее на левый берег. Хорошо уже то, что ее удалось отправить в санчасть.

Помощи все нет и нет. Нам хотя бы две сотни штыков. Солдаты дерутся в траншеях, не видя друг друга, настолько теперь у нас редкая цепь. А это очень плохо, потому что, не видя соседа, боец чувствует себя одиноким. Одному труднее драться, и умирать страшнее. Чердынский сказал, что, наверное, Парфенон прав, и надеяться остается только на помощь наших умерших предков, только надо попросить их об этом. Может быть, они действительно помогают нам в такие минуты? Всегда помогают, сказал Загвоздин – и в битве и в работе. Только надо помнить их, и молиться нашим богам, а все остальное – никонианская ересь. Что-то все-таки есть, какая-то скрытая правда в старой вере. После войны надо бы поискать литературу по этой теме. Все это потом. А сейчас… немцы могут ударить в любой момент, и если они соберут хороший кулак, мы можем не удержаться. Мы будем стоять до последнего, а выносливости и стойкости нам не занимать, но людей слишком мало и боезапаса хватит от силы на три дня. Если не на два. Все будет зависеть от интенсивности штурма. А Волга все никак не встанет, лед все идет и идет. Завтра ночью надо будет взять Чердынского и облазить передовую перед Рынкóм, посмотреть и послушать. Там что-то назревает. Прибывают штурмовые подразделения. Как бы они не ударили оттуда. Но завтра ничего не произойдет. Если что-то и случится, то послезавтра, я это нутром чую, а интуиция меня редко подводит.

Глава 22

Левое ухо окончательно потеряло слух, и Краус не слышал, как вошел Хохенштауф. Увидев его, закрыл тетрадь и спрятал ее под одеяло. Майор был не в духе и, не взглянув на Крауса, сбросил с себя русскую форму, в которую он переоделся два часа назад, отдал ее Гюнтеру и вышел вслед за денщиком в тамбур. Краус слышал, как льется вода, майор умывался и приводил себя в порядок. Потом он вошел и налил себе водки в стакан, все это он достал из своего чемодана, который все так и стоял в углу блиндажа, потом налил почти полный стакан и подал лейтенанту. Они молча выпили и Хохенштауф, поморщившись, сказал Краусу:

– Извини, но коньяк весь вышел! Мне скоро пришлют, и мы хорошенько напьемся. Нельзя пить в одиночестве, Герберт! Это вредно…

– Как прошла операция? – перебил его Краус, хотя и так было понятно, что дело не выгорело, и майор сказал:

– К черту операцию! К черту вообще все операции! Все решится завтра, я уверен в успехе! Но это не будет операция, это будет штурм, по-настоящему организованный штурм, и я рад, что сыграю в этом деле не последнюю роль.

Хохенштауф присел к столу и замолчал, он снова налил себе водки, и Краус тоже молчал и больше ни о чем не спрашивал. Не очень-то приятно разговаривать с покойником, подумал майор, с плохо слышащим покойником. С отупевшим, оглохшим и спившимся покойником.

Операция была плохо подготовлена, поэтому и провалилась в самом начале, подумал Хохенштауф. Нет, это чистая случайность, тут ничего нельзя подготовить, и так бывает, когда играешь, полагаясь на удачу. Мы проникли к русским очень легко и удачно, и легенда сработала, а русский унтер-офицер дал нам сопровождающего, и то, что нам встретился на пути в русский штаб этот самый Ястреб, это чистая случайность, игра случая. Так судьба испытывает меня, и так играть интересней, но я не справился, растерялся и все пошло не так. Просто я сразу узнал его и потерял несколько секунд, попытался оправдаться Гейер. Нет, я сначала не понял, что это тот самый Ястреб, но я узнал того русского, с которым судьба столкнула меня в июле сорок первого в белорусских лесах. Хотя какой он русский, он азиат, откуда-то с побережья Каспийского моря. Когда мы собрали сведения о нем, допрашивая перебежчиков, и выяснили его биографию, Раупах сказал – Каспийский Ястреб и под этим именем он теперь и значится в досье и развед-сводках.

Да, тогда, в сорок первом он со своими голодными, оборванными солдатами отбил у меня добычу, русского генерала, машина которого отстала от штабной колонны. Тогда у меня не возникло мыслей о мести, я был уверен, что это случайный эпизод и наши пути больше никогда не пересекутся. Но вышло иначе, и потом, когда штурмовали чертову Орловку, там у русских работал очень искусный корректировщик и я тогда не знал, что это он и есть. Он работает без приборов, у него, наверное, нет ничего, кроме бинокля, и рация у него появилась не так давно, но он очень хорошо работает. Корректировщик должен многое знать и должен учитывать и влажность воздуха, и скорость и направление ветра,