Глупо и тщеславно смотреть свысока на предпринимательство и тех, кто им занимается, и выкрикивать старые военные кличи наших отцов перед лицом поколения, которое поет песню капиталу, или же стонет в тяжком труде под знаменами их защищенных законом торговых марок. Да и, кроме того, кто купил бы наши книги, – также защищенные авторским правом, за исключением Америки, – поступи мы так? Давайте лучше встанем и нарядно оденемся, наденем на голову цилиндр и отдадим дань уважения новой демократии.

И все же, в глубине наших сердец и в тишине наших комнат давайте иногда крикнем старым дням и старикам, и старому образу мыслей, давайте крикнем: «Ave atque vale, здравствуй и прощай!». Доспехи наших отцов висят над дверью, их портреты украшают стену, а их яростные, неукротимые сердца тлеют под камнями той церкви. Здравствуйте и прощайте, наши отцы! Возможно, кто-то бывал и в худшем обществе, нежели то, какое пировало за вашими столами, и даже ему было бы не сложнее умереть под ударом меча, нежели быть мягко сведенным в могилу дипломированными эскулапами, берущими по две гинеи за визит.

Короче говоря, сквайр был не совсем неправ, когда в тишине своей комнаты заявил, что Эдвард Косси не совсем джентльмен. Он показал это, когда согласился на предложение хитроумного мистера Квеста выкупить закладные под залог самой Иды, чтобы она была целиком в его власти.

Он показал это снова, и, более того, совершил огромную ошибку, когда, воспользовавшись моментом, заключил сделку с упомянутой Идой, в результате чего она сделалась залогом на сумму в тридцать тысяч фунтов, заключил, прекрасно зная, что ее честь будет равна этому испытанию, и что, если ему будет удобно, она будет готова оплатить долг. Он совершил огромную ошибку, потому что, будь он джентльменом, он бы знал, что нет худшего пути к сердцу леди.

Будь он готов ссудить эти деньги, а затем, постепенно, даже если бы это было не по-джентельменски, мягко дал бы понять, что это стоило ему немалых личных расходов и неудобств, это могло бы тронуть ее воображение и пробудить в ней благодарность. Но идея сделки, идея покупки, которую после того что произошло, уже не отбросить, неизбежно обречена убить любую надежду на нежные чувства. Пусть Шейлок добился своего, но своим собственным действием он лишил себя возможности получить больше.

Надо сказать, что Эдвард Косси не был лишен налета лоска, который накладывает обучение в частной школе и университетское образование. Разумеется, никакое образование не способно сделать джентльмена из человека, который в душе не является таковым, ибо, независимо от того, кто он в жизни, пахарь или граф, джентльменом, как и поэтом, рождаются, а не становятся. Однако оно может – и часто это делает – при условии, что у человека любознательный характер, дать ему определенное понимание привычек мышления и возможных действий представителей того класса, к которому он внешне или по репутации принадлежит. Такой проницательностью Эдвард Косси обладал, и в настоящий момент обладание ею очень его беспокоило. Его деловые инстинкты, врожденное желание получить что-то за свои деньги, вынудили его заключить сделку, но теперь, когда это было сделано, его разум восстал против этого.

Ибо правду можно сказать сразу, и хотя Эдвард Косси еще вряд ли признался бы в этом самому себе, он был сильно влюблен в Иду. По натуре он был страстным человеком, и, судя по всему, она стала для него тем магнитом, наделенным способностью притягивать его страсть. Но, как известно читателю, в его жизни было еще одно осложнение, за которое, возможно, на него нельзя возлагать всю ответственность. Будучи еще совсем юным, он внезапно обнаружил, что является объектом любви красивой и восхитительной женщины, и после более или менее тяжелой борьбы поддался искушению, как на его месте поступили бы многие молодые люди. Безусловно, быть объектом страстных чувств со стороны такой женщины, как Белль Квест, очень лестно и некоторое время даже приятно. Но если эта любовь не находит полной взаимности, если, короче говоря, джентльмен не любит женщину столь же пылко, как она любит его, то со временем очарование может исчезнуть и тогда даже лесть перестает доставлять удовольствие.

Кроме того, когда, как и в настоящем случае, эта связь сама по себе порочна и единодушно осуждается обществом, любовь, чтобы ей выстоять и одержать победу по обе стороны, должна быть для этого очень сильной и продолжительной. Даже самому беспринципному человеку будет в тягость бесконечная ложь, какую влекут за собой такого рода отношения, и если этот человек скорее слаб, нежели лишен принципов, неприязнь склонна перерасти в отвращение, часть которого, несомненно, отразится и на напарнице его прегрешений.

Это общие принципы, и случай Эдварда Косси не стал из них исключением, более того служил им отличной иллюстрацией. Он никогда не был влюблен в миссис Квест. Начнем с того, что она слишком пылко демонстрировала свою любовь к нему, чтобы вызвать какие-либо ответные чувства с его стороны. Ее безумная и безрассудная страсть утомляла и тревожила его, он никогда не знал, каков будет ее следующий шаг, и потому постоянно пребывал в состоянии тревоги и раздражения относительно того, что может произойти завтра. Слишком уверенный в неизменности ее чувств, чтобы иметь какой-либо повод для ревности, он находил чрезвычайно утомительной обязанность самому не давать таких поводов, и одновременно остерегался это делать, дабы тем самым не навлечь некую вселенскую катастрофу.

Миссис Квест – и он хорошо это знал – была не из тех женщин, что стали бы задумываться о последствиях, пробудись в ней однажды ревность. Крайне сомнительно, что ее остановила бы даже уверенность в собственной гибели. Ее любовь была для нее всем на свете. Это была главная цель ее существования, то, ради чего она жила, вместо того, чтобы смиренно ее потерять. Эдвард Косси не удивился бы, если бы она без колебаний встретила позор или даже смерть. Более того, именно благодаря этой ее великой страсти и только благодаря ей, он мог надеяться повлиять на нее. Сумей он убедить ее отпустить его на том основании, что продолжение отношений неизбежно приведет его к катастрофе, то для него все окончилось бы хорошо. Если же нет – будущее его было темным.

Таково было положений вещей до того, как он проникся чувствами к Иде де ла Молль, после чего горизонт стал еще чернее прежнего. Сначала он пытался выбраться из этого затруднения, стараясь избегать Иду, но это не помогло. Его непреодолимо влекло к ней. Ее исполненная чувства собственного достоинства натура была для него тем же, что вид заснеженных горных вершин для изнуренного зноем путника. Он устал от бурных сцен, слез, переживаний, тревог, дурных предчувствий и прочих атрибутов тайной любви. При взгляде на прекрасные снега ему казалось, что, сумей он когда-нибудь их достичь, как его жизнь наполнится свежестью и светом, и в ней больше не будет ни жажды, ни страха, ни вынужденных скитаний по этим зловонным болотам обмана.

Чем больше он позволял своему воображению любоваться этой картиной, тем сильнее росла в нем жажда обладать ею. Он также отдавал себе отчет в том, что женитьба на такой женщине, как Ида де ла Молль, была бы величайшим благословением, какое только могло с ним случиться, ибо она непременно помогла бы ему возвыситься над всеми его слабостями. Пусть у нее почти нет денег, это так, но для него это не играло роли, ведь у нее имелись происхождение, воспитание, красота и характер, вызывавшие уважение. И так случилось, что он глубоко влюбился в Иду, и по мере углубления этой любви его связь с миссис Квест (хотя мы видели не далее как вчера, как в мимолетном порыве нежности и раскаяния он предлагал им бежать) становилась для него все более и более обременительной. И вот теперь, когда Эдвард Косси не спеша ехал обратно в Бойсингем, он испугался, что поддавшись торгашеским инстинктам, он поставил под удар все свои надежды.