зная о том, что уже сегодня к вечеру гвардейцы отойдут на новый рубеж, решили не жалеть снарядов и мин. И утренние сумерки озарились сотнями разрывов, казалось, бесконечно долго вздымавшихся на немецких позициях. А потом в атаку пошли две танковые роты Т-55 в сопровождении практически всей пехоты, что они сумели выделить без ущерба для обороны рубежа вдоль железной дороги.

Уже спустя час после начала артобстрела немцев выбили из Мусинского. А ещё через два часа в результате встречного танкового боя гитлеровцы оставили центр Малфинского сельсовета. Две роты Т-55 при поддержке почти трёх десятков боевых машин пехоты не оставили никаких шансов танковому батальону и пехотному полку, заночевавшим там. Но едва затих бой, немедленно началась эвакуация в Выгоничи подбитой боевой техники, раненых и трофеев. Не сильно повреждённые немецкие танки, бронетранспортёры и грузовики, обливались бензином и поджигались, в стволы брошенных пушек засовывались гранаты, а лёгкие противотанковые орудия давились тридцатишеститонными танками. Так что гигантский столб чёрного дыма, поднимающегося над Малфой и её окрестностями, даже без доклада в штаб бригады давал понять, что «прощальный хлопок дверью» гвардейской мотострелковой полковника Гаврилова удался на славу.

Фрагмент 14

27

Говоря про два уничтоженных полка немецких танков Ларионов, конечно, погорячился. Но разведбат, всё-таки «прогулявшийся» ночью до Калиновки, уверенно говорил про уничтоженный танковый полк. «А может быть, и больше». Причём, разведчики описывали увиденное, как некий Армагеддон: валяющиеся повсюду трупы немецких солдат, либо измятых, как тряпичная кукла, либо не имеющих видимых повреждений. Следы горения тоже разные — от полностью сгоревшей техники до слегка опалённых шинелей у мёртвых солдат и вздувшейся от нестерпимого жара краски на металлических деталях.

Да что там говорить про Калиновку, если на западной окраине Станища творилось нечто похожее: в совершенно неповреждённых окопах, рядом с непострадавшими винтовками и пулемётами — трупы, трупы, трупы врагов. Некоторые умерли там, где находились в момент ужасного взрыва, другие адской силой отбросило на много метров. Свежевырытая землянка разворочена так, будто взорвалась изнутри. Уцелели лишь стены церкви, сложенные из старого кирпича, почему-то называемого «подпяточным». А снег на огромной площади либо мгновенно растопило, либо смело́ взрывной волной. Это Юдин уже видел собственными глазами, когда прогулялся на бывшие немецкие позиции вместе с бойцами роты.

Нет, занимать позиции по правому берегу Осьмы им запретили, но потребовали собрать и отправить в тыл трофеи. Вот бывший политработник, а ныне командир роты, и ходил на тот берег, чтобы проконтролировать процесс и проверить, как бдят дозоры, прикрывающие «трофейную команду».

А по возвращении его в землянке уже ждали сотрудники НКВД. Лейтенант и два автоматчика.

Никаких грехов за собой Виктор не помнил, но то, что чекисты прибыли в расположение роты именно по его душу заставило сильно напрячься. Мало ли что могло произойти? Мало ли как могли истрактовать представители этого очень серьёзного ведомства какой-нибудь факт, которому он даже не придал значения? Должность командира подразумевает отдачу приказов подчинённым, и нельзя исключать того, что кто-то из недовольных каким-нибудь приказом или наказанием решил отомстить, написав на ротного донос.

— Вы знакомы с гражданкой Жаботинской? — задал совершенно неожиданный вопрос чекист, разложивший бумаги на столе землянки.

Разумеется, в «земляной норе», перекрытой тремя накатами брёвен, никаких окон не было, а весь свет с улицы проникал только в виде светлых пятен на куске брезента, приколоченного к неплотно сбитой из жердей двери. Источником же освещения служила «катюша», заполненная соляркой 37-мм гильза с зажатым в сплющенном дульце фитилём, и тревожно мечущиеся тени от неровно горящего огонька придавали обстановке дополнительные зловещие нотки.

— Жаботинской? Никогда не слышал такой фамилии.

— Может быть, вы вспомните получше? — исподлобья уставился на Виктора энкавэдэшник. — Магдалена Александровна Жаботинская, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения. Утверждает, что в июне этого года укрывала от немцев красного командира по имени Виктор Юдин. Другого Виктора Юдина в списках 49-й стрелковой дивизии, отступавшей через хутор, где она жила, не значилось.

— Магда? — чуть не подскочил от радости ротный. — Что с ней? Она жива?

— Так знакомы вы с ней или нет?

— Простите, товарищ лейтенант НКВД, я действительно никогда не слышал фамилии Жаботинская. А меня действительно на несколько часов укрыла от немцев и прогермански настроенный поляков женщина по имени Магда. Мой взвод тогда отходил с позиции, на которой нас оставили в качестве заслона, и мы нарвались на немецких мотоциклистов. Я тогда расстрелял экипаж одного мотоцикла, а второй пустился нас преследовать. Случайно столкнулся с Магдой, и она укрыла меня в бывшем крольчатнике от немцев и своего отчима, который, по её словам мог бы выдать меня гитлеровцам. Фамилия отчима… м-м-м… кажется, Заремба. Извините, но фамилией Магды я тогда даже не поинтересовался.

— Плохо, что не поинтересовались, — оторвался от писанины чекист. — То есть, её фамилия может быть не Жаботинская, а Заремба?

— Это вряд ли, товарищ лейтенант, — покачал головой Юдин. — Во-первых, он ей отчим, а не отец. Её мать была вдовой офицера царской армии. А Магда успела мне рассказать, что вышла замуж во время учёбы в Варшаве. На хутор приехала только после нападения немцев на Польшу.

— Что вам известно про мужа этой женщины? И почему она уехала из Варшавы?

Виктор пожал плечами.

— Магда говорила, что её муж был умным евреем, и сразу понял, что немцы разобьют Польшу. Поэтому, когда его призвали в армию, посоветовал ей уехать на хутор к отчиму. Как же его звали? Кажется… Соломон. Нет. Самуил? Пожалуй, Самуил. Магда говорила, что он то ли пропал, то ли погиб. «Сгинул на войне». Она вообще говорила на польско-белорусско-русской смеси слов, так что точно понять, что случилось с её мужем, было сложно.

— «Предположительно погиб», — заканчивая писать, произнёс вслух следователь. — Эта самая Магда не предлагала вам предать Родину и остаться на оккупированной территории?

Юдин хорошо помнил слова своей первой женщины, сказанные ему при прощании: «А может, останешься? Я совру пану Зарембе, что ты не русский, а татарин. Нет, не можешь ты не уйти, ты же красный командир… Возвращайся, когда немцев прогоните. Я тебя ждать буду! Всю войну ждать буду!» Но его больно царапнули слова «предать Родину». Если рассказать об этом чекисту, то он непременно уцепится за то, что женщина, возможно спасшая ему жизнь, пыталась сделать из него предателя. Да, в последние недели он стал намного реже вспоминать о Магде, о той сладкой и тревожной ночи в хлеву, куда выселил падчерицу хозяин хутора, но это совсем не значило, что он забыл о ней, забыл о том, как она плакала у него на груди при прощании.

— Нет, товарищ лейтенант, — твёрдо заявил Виктор. — Она указала мне путь, которым отступала наша дивизия, и дала немного еды в дорогу. Благодаря её подсказке я и вышел к нашим.

— Что вы можете рассказать о её родственниках?

— Да откуда я о них могу что-то знать? Я же на том хуторе пробыл всего несколько часов. Из которых часть времени спал: у нас же последние дни обороны какие были? Днём от немцев отбиваемся, а ночью отходим на новый рубеж.

— Как Жаботинская относится к Советской Власти?

— Не знаю. Не было про это разговора. Да разве ж одного того, что она меня укрыла от немцев и отчима, который советскую власть не любит, мало?

Виктор хорошо помнил слова Магды: «Пан Заремба не любит советских, а я немецких». Кажется, из-за того, что Советская Власть у него лавку после революции отобрала.

— Вот видите, а говорите, что ничего о родственниках Жаботинской не знаете…

— Так я, товарищ лейтенант, до сих пор не знаю, об одной и той же женщине мы с вами разговариваем, или о разных. Я — о Магде, которая меня спрятала, когда мы отступали с последнего рубежа обороны нашей дивизии. А она ли это или какая-то другая женщина с таким же именем?

Энкавэдэшник вынул из планшетки конверт, из которого вытряхнул фотографию, размером 3 на 4.

Да, это была она! Только одетая в какой-то ватник, голова повязана платком, в уголках рта обозначились жёсткие складки, глаза предельно уставшего человека.

— Вижу, что узнали…

— Где она сейчас? — дрогнул голос Юдин.

— В партизанском отряде, действующем в Гродненской области. Но я не зря спрашивал вас об её отношении к Советской Власти. И того, что