– И никак его вернуть нельзя? – глухо пробормотала я, неотрывно глядя в нервно мечущееся пламя костра и комкая в тонких пальцах темно-зеленое сукно. – Родомир, неужели никак?

– Эх, знали бы люди такой способ – не была бы подлунная нежить столь сильна на этом свете, – покачал головой знахарь, вставая, чтобы подбросить в костер еще веток и что-то из небольшого мешочка, висевшего у него на поясе.

Пламя выбросило сноп ярких оранжевых искр, горько и пряно запахло полынью, а кучерявый дымок, поднявшийся к нижним веткам деревьев, на миг принял очертания размытой фигуры. Родомир выпрямился и пристально оглядел притихший ночной лес по-звериному напряженным взглядом. А я сжалась в комочек у костра, прижимая к себе темно-зеленый плащ, и слезы текли из глаз, оставляя на плотном сукне еле заметные пятнышки.

Рейна не вернуть. Потому что он, дурак такой, полез вытаскивать меня из когтистых лап нежити. Меня, которая этого не стоила в принципе. И сам попался, потому что дал возможность знахарю утащить меня в выстроенный заново обережный круг, а его увела подлунная нежить. И ведь видела, что он еще сопротивляется: не хочет судорожно сжатая рука выпускать меч, в глазах плещется ярость, а жгучие огненные волны изливаются от него, как от полыхающего костра… А колени уже подламываются и нет сил сопротивляться, когда тонкая кисть Белой Невесты отводит в сторону .длинные каштановые пряди, чтобы обнажить шею…

И за каким лешим я не сумела воспользоваться своей силой, своим Светом – просто с криками рвалась из рук едва-едва удерживающего меня Родомира, не в силах смотреть на то, как нежить с прекрасным бледными лицом впивается в шею Рейна, подчиняя его волю себе? Стоило только закрыть глаза, как перед ними снова и снова вставало расслабленное лицо, карие глаза, становящиеся вишневыми, и тоненькая струйка крови, стекающая по шее за воротник, окрашивая его в алый… Я настолько погрузилась в себя, что предупреждающий оклик Родомира услышала далеко не сразу, а только после того, как ладонь знахаря жестко, почти до боли, сжала мое плечо.

– Не смей выходить за веревку, девонька, чего бы ты ни увидела и не услышала, поняла? Не к добру костер путников гаснет, возвращается нежить. Видать, не насытилась еще. Эх, плохо, что до рассвета еще долго ждать, но обережный круг крепок, должен выстоять до солнца.

Костер пугливо прижался к самым углям, почти угаснув, но Родомир, охнув, подбросил еще веток и щедро сыпанул горсть какого-то порошка, от которого пламя полыхнуло ярким столбом в человеческий рост. Поляна осветилась вплоть до чернеющих стволов деревьев, от одного из которых отделилась высокая фигура в свободной одежде. Я до боли в пальцах вцепилась в рукоять меча, вглядываясь в родные, чуть заострившиеся черты узкого лица, наполовину скрытого распущенными волосами, которые казались черными. Рейн…

– Стой, девонька! – Резкий окрик знахаря прозвучал как пощечина. Я моргнула и с ужасом увидела, что стою буквально в шаге от заговоренной веревки, а по другую ее сторону стоит Рейн. – Не переступай круга!

Родомир подхватил меня под руки и оттащил поближе к костру, когда Рейн заговорил:

– Ксель… Почему ты оставила меня? Ты меня боишься? Не стоит бояться… Я тебе ничего плохого не сделаю.

– Не слушай его, – мрачно буркнул Родомир, не выпуская меня, хоть я и не шевелилась. – Он теперь служитель Белой Невесты. И не тот, кого ты знала.

– Родомир… – Я говорила со знахарем, но не отрывала взгляда от Рейна, неподвижной статуей застывшего у границы обережного круга. От его глаз, которые мерцали багровым в свете пламени. Не бывает у человека таких глаз. И, хоть Рейн и не совсем человек, но и для него это не характерно. – Вы же говорили, что, пока он крови человеческой не попробует, есть шанс его вернуть?

– Знать бы как… Не смотри на него, не человек он боле. И тебя не узнает… Душа уже вот-вот отделится от тела, останется только пустота, подвластная Белой Невесте.

Рейн зло ухмыльнулся и ухмылка эта открыла заострившиеся клыки, совсем как у вампиров в фильмах ужасов, только вот на этот раз все было до жути реально. С другой стороны круга что-то зашуршало, и, обернувшись, я увидела ее, Белую Невесту. В бледном лице угадывались какие-то знакомые черты. Словно кого-то, кого я уже видела, загримировали до неузнаваемости и обрядили в белые полупрозрачные одежды, не столько скрывающие, сколько подчеркивающие наготу подлунной нежити.

– Что же ты, служитель мой, не позовешь к себе эту смертную? Я ведь именно ее указала тебе в качестве первой жертвы. Она держит тебя на этом свете и именно она должна открыть тебе путь к бессмертию. Или же ты настолько слаб, что не можешь преодолеть ее жалкое сопротивление?

Она обошла круг по широкой дуге и встала за спиной Рейна, уставившись на что-то за мной. И тотчас я ощутила, как рука знахаря, до того сжимавшая мое плечо, расслабилась и безвольно соскользнула по рукаву. Я обернулась и вздрогнула от неожиданности: Родомир бессмысленно смотрел перед собой остекленевшим взглядом, не трогаясь с места и не пытаясь хоть что-то предпринять.

– Ксель, иди ко мне.

Никогда еще голос Рейна не был таким проникновенным, таким зовущим. Меч вывалился из моих ослабевших пальцев, глухо звякнул о ветку, лежавшую на траве, а я шагнула к границе обережного круга. До Рейна – всего лишь шаг через грубую веревку с узелками. Один лишь шаг до грани, за которой – ничто.

И я эту грань переступила.

Сильные, но удивительно холодные пальцы Рейна сомкнулись на моей ладони, утягивая куда-то за собой. Он прижал меня к себе и, лаская, провел рукой по моей шее, убирая волосы назад. Я откинула голову, заглядывая в вишневые глаза, в которых не осталось ничего, кроме жгучего голода, и привычно положила ладонь ему на грудь, где вместо биения была только тишина, изредка нарушаемая слабыми ударами практически остановившегося сердца.

Я ощутила резкую боль в шее, когда в нее погрузились заострившиеся клыки, а длинные каштановые волосы тяжелой волной скользнули мне на лицо. Что-то горячее потекло по шее, в воздухе запахло кровью, когда перед глазами замерцали сверкающие переливами солнечного света искры моей силы…

…Кровь – это цена жизни, серебро души. Ей расплачиваются за ошибки, одаривают во время ритуалов и рисуют знаки на сердце. Кровью можно ввергнуть во мрак, а можно вытащить к свету. Можно запереть, а можно сорвать все печати и маски, дав свободу.

С кровью мой Свет переливался в нечто, когда-то бывшее Рейном, вдребезги разбивая все цепи, раздирая в клочья незримые печати, освобождая душу из застенков мрака, сплетенных сущностью нежити. Что-то темное выглянуло оттуда и уставилось на меня вертикальными зрачками горящих расплавленным золотом глаз. И я протянула к нему ниточку алого цвета с золотыми сполохами, ниточку, которую темная сторона поймала играючи, набрасывая эту петлю на одну из своих конечностей. В лицо мне пахнуло обжигающе горячим вихрем, будто бы я стояла перед полыхающим костром, и второй конец нити лег мне в ладони.

– Чего ты хочешь? – загудел голос у меня в голове и я невольно опустила взгляд на свои руки… пальцы, словно из жидкого солнечного золота, выглядывающие из широких серебристо-серых рукавов длинного балахона, и в них спокойно мерцала кровавая нить с отблесками света.