С Максимом все происходило по-другому. Они не мешали друг другу. Урагана чувств не было ни в Хорватии, ни после возвращения в Москву. Максим совсем недавно развелся и все еще был «завязан» на прежней семье. У них обоих не возникало желания иметь тесные и продолжительные контакты, они вполне довольствовались взаимной симпатией и относительно регулярными встречами. Они просто отдыхали в обществе друг друга, уверенные в себе люди одного круга. Им было интересно общаться, и в постели они приносили друг другу радость. А на другие заморочки Анне попросту не хотелось тратить свои душевные силы.

И если оглянуться назад, то полгода — это совсем мало. Как будто вчера они загорали на жестких камнях полуострова Истрия на берегу Адриатического моря, подложив под себя поролоновые коврики. Плавали рано утром с маской и ластами, чтобы поиграть с косяками серебристых рыб, пока их не распугали отдыхающие. Значит, это было ее последнее двухнедельное счастье? На следующее лето она скорее всего уже не сможет никуда поехать. Отпуска у моря больше никогда не будет. А на свете осталось столько стран, в которых она хотела бы побывать. Может быть, именно там, на Истрии, под жаркими июльскими лучами солнца она и повредила свою карму? И это вызовет ужасную болезнь.

Анна содрогнулась. Но ведь она не загорала топлес! Это европейские дамы бальзаковского возраста не боялись подставлять свои далеко не совершенные груди солнечным лучам. Они с Максимом посмеивались над телесами дочерна загоревших дам, даже выявили одну закономерность — чем старше дама, тем откровеннее у нее пляжный наряд. А ведь тетки должны были хоть немного соображать. Их мужья, тоже часами распластанные на пляже, лениво охраняли своих подруг. Лениво, потому что на них никто не зарился. Мужчины и женщины весь день валялись под солнцем, их черные тела, казалось, вот-вот задымятся.

Анна всегда загорала в купальнике. Максим поддразнивал ее, что она боится появиться на публике с голой грудью, потому что, мол, слишком старомодная и задавлена советским воспитанием. Но она всю жизнь боялась другого — радиоактивного излучения солнца.

Страх опять охватил ее, внутри все похолодело, опять начал бить озноб. «Не думать, не думать!.. — произносила она про себя, как заклинание. — Еще успеется, когда эти шесть месяцев подойдут к концу. Ведь никакой диагноз ей не поставлен…»

Она невидящим взглядом уставилась в окно. Сейчас надо решить, чем в первую очередь заняться в оставшееся ей время. Наверное, завершить то, что она уже начала. А с другой стороны — кому нужны ее проекты? Стоит ли тратить на это свои последние дни? Кстати, она ведь заказала пластиковые окна, уже договорилась с фирмой, что в мае ей установят новые окна. Чтобы будущей зимой не дуло из всех щелей и не приходилось тратить время на их заклеивание. Но ведь будущей зимы у нее уже не будет. Значит, пластиковые окна ей тоже не нужны. Не забыть бы позвонить на фирму, снять заказ. Анна достала свой ежедневник и сделала короткую запись.

Сегодня она взяла на работе отгул, чтобы пойти на свадьбу подруги и собственного, пусть и бывшего, мужа. А что же будет, когда она заболеет? Оформят ли ей больничный? А потом? Переведут на инвалидность и бросят подыхать одну дома? Не она первая, не она последняя… В таких случаях о безнадежных больных равнодушные люди говорят — «отработанный материал». Впрочем, почему она думает о «безнадежной болезни»? Ведь есть еще тысячи вариантов «перемены участи». Может быть, посоветоваться с другим… специалистом? А вдруг он скажет то же самое? Или еще хуже… Нет, надо еще раз поговорить с этим странным Лодкиным, так причудливо меняющимся раз от разу. Впрочем, все они странные. Но Лодкина ей очень хвалила одна знакомая, которой она всецело доверяла.

А пока она себя хорошо чувствует, ей что, ходить каждый день на работу, как ни в чем не бывало? Продолжать бороться за увеличение дивидендов акционеров, годовых бонусов своих сотрудников, раздавать подчиненным поручения, отстаивать перед начальством интересы своего отдела, проверять и подписывать исходящие бумаги? Она проведет эти полгода в своем инвестиционном отделе. Как всегда, надо будет срочно готовить аналитические документы, служебные записки, полугодовой и годовой отчеты. И пока ее держат ноги, она будет каждое утро приходить в банк и работать целыми днями напролет. Результат — кипы как нужной, так и никому не нужной документации, вызывающие аллергию на пыль.

За последние три года Анна сделала большой скачок в своей карьере. Она даже не исключала возможности в скором будущем попасть в члены правления банка. Для этого у нее имелись все основания. В этом году у нее как у ведущего сотрудника получился очень приличный годовой бонус, то есть премия, которая напрямую зависела от прибыли, полученной банком за год при ее прямом участии. Работа для нее стала самым важным делом в жизни. Банк заменил ей семью с тех пор, как она рассталась с мужем Сергеем. А ведь они могли завести детей, может, семья тогда бы и не распалась. Но оба только начинали карьеру и считали, что с детьми всегда успеется. Может быть, если бы она тогда родила, ее аура была бы сильной и чистой?..

Она вспомнила разговор двух сотрудниц, своих подчиненных, во время обеденного перерыва несколько дней назад. Одна из них делилась со своей подружкой впечатлениями от посещения врача.

— Я ей говорю: доктор, а не поздно мне в тридцать шесть лет рожать? Вот и моя пятнадцатилетняя дочурка меня затерроризировала, говорит, после тридцати пяти резко возрастает риск рождения неполноценного ребенка. И откуда она всего этого набралась? С одной стороны — вроде как предостерегает меня. Но теперь-то мне страшно! Вдруг и вправду рожу больного ребенка?.. А доктор меня успокоила: да это в ней просто эгоизм заговорил. Вы очень правильно делаете, что решили родить. Кормление грудью в таком возрасте — отличный способ профилактики онкологических заболеваний молочных желез. Она засмеялась. — Представляешь, как теперь здраво медицина относится к нам — старородящим?

— Да, времена меняются. Мне соседка рассказывала, что лет пятнадцать назад, когда в тридцать пять с первой беременностью пришла в женскую консультацию, врач с медсестрой за ее спиной шушукались: «Надо же, надумала в такие годы рожать! С этими старородящими намучаешься, пока до родов доведешь!..» Она половину беременности от них со слезами уходила. А ведь наблюдаться приходилось каждые две недели. Мужу надоели ее слезы, он пошел с ней вместе к врачу. Говорит: теперь я жену буду все время сопровождать. Пусть хоть раз со слезами от вас выйдет, я вам тут устрою! Фельетон в «Известиях» о вас напишу. А он у нее журналист. Все притихли, испугались, стали ее «милочкой» называть. А она как родила — к ним ни ногой. Хорошо, что теперь есть выбор — в какую хочешь клинику ходи, только деньги плати. Никто тебе и слова обидного не скажет.

Почему-то Анне запомнился этот разговор. Может, ее поразило само слово «старородящая». А может, потому что она никогда не задумывалась, что кормление грудью, оказывается, еще и полезно для женского организма. И сейчас эти слова всплыли, как будто она их только что услышала. Теперь она, наверное, постоянно будет думать об упущенных возможностях, которые могли бы сохранить ее здоровье.

Анна опять себя одернула. В ее ситуации совершенно неконструктивно думать о том, что могло быть. Нужно думать о том, что ее ждет. И готовиться к этому. Как бы ни было тяжело. Но мысли все возвращались и возвращались к ее потерянным возможностям. Диссертацию дописать она уже не успеет, а ведь такой классный материал подобрала! И второе высшее образование теперь тоже ей не понадобится. А ведь она так старалась, работала, рассчитывала на длинную жизнь, на успешную карьеру, и все у нее получалось. Ей всего двадцать девять лет, а она заведует отделом в крупном коммерческом банке, у нее в подчинении шесть человек. К ее мнению прислушиваются известные экономисты. Она хорошо пишет и говорит, умеет увлечь слушателей. И вот теперь, когда она все это освоила, всему научилась, стала опытным специалистом, судьба выбрасывает ее за борт.