Догадаться о винах Тимофея даже по протоколам пыточных допросов трудно. Палачи Тайной канцелярии слишком хорошо знали цену письменных свидетельств. Никогда не известно, чем могло обернуться для них самих со временем каждое следствие, каждое дело. Поэтому и вопросы по возможности касались «известного тебе дела», «известных обстоятельств», «известных лиц». Так безопасней: толкуй задним числом, о чем в действительности шла когда-то речь!

Архив Тайной канцелярии — как ничтожно он мал по сравнению с количеством прошедших здесь дел, с числом допрошенных, пытаных, приговоренных, казненных и сосланных. «Дело Родышевского», куда попал Тимофей, — исключение по тысячному счету своих листов. И неслучайно. Это дело первой в России политической группы — «факции», так старательно замаскированное и скрытое, что его до самых последних лет не удавалось обнаружить исследователям.

Россия настороженно приняла Анну Иоанновну. Иностранные дипломаты, по терминологии тех лет «тайные агенты» других держав, отмечали непривычные настроения среди москвичей, по всей стране. В одном из донесений прямо говорилось: «Народ с некоторого времени выражает неудовольствие, что им управляют иностранцы. На сих днях в различных местах появились пасквили, в крепость заключены разные государственные преступники. Все это держится под секретом. Главная причина неудовольствия народа происходит оттого, что были возобновлены взимания недоимок… одним словом, народ недоволен».

Политические пасквили распространяла «факция». Не интриги придворных — здесь были иные люди, совсем особая среда, искавшая самой широкой народной поддержки. Вопросы, поднятые «факцией», — их смысл Тайная канцелярия при всем желании не могла облечь в иносказания. Наследование престола — почему именно Анна Иоанновна и каковы ее действительные права. Смерть и погребение Петра I — среди современников было распространено убеждение, что его отравили, и в качестве одного из доказательств приводили некоторые обстоятельства похорон. Но тогда все последовавшие за Петром цари оказывались незаконными, как и их действия. Это ли не «соблазнительная» почва для рассуждений!

Условия польской войны… Правительство Анны Иоанновны поддерживало претендовавшего на польский престол Саксонского герцога, члены «факции», напротив, возлагали надежды на избранного сеймом Станислава Лещинского с его объявленной политической программой монархии просвещенной, строго ограниченной конституционными установлениями. Посвященным ей трактатом Лещинского зачитывалась передовая Европа.

А чего стоили вопросы о «вывозе ее императорским величеством богатств в Курляндию», «переделке малых серебряных денег в рублевики», о войске Российском, что «якобы уже в слабом состоянии обретаетца», или «о скудости народной и недородах хлебных». Это еще не политическая программа в нашем понимании, но это зреющее гражданское сознание. Дело не в плохих или хороших царях, а в ограничениях закона, которые бы помешали им стать плохими относительно народа. Условия народной жизни — их можно «обдумать» и улучшить, как и справиться с хлебными недородами. Для тех, кого объединяла «факция», — это уже не божье попустительство, против которого человек бессилен, а государственный просчет, которому можно противостоять правильным ведением хозяйства.

И к тому же все в действиях «факции» говорило о подготовке к перевороту — в этом тайный сыск не сомневался. Отсюда рождаются отработанные самим Феофаном Прокоповичем — далеко не всегда его роль отвечала роли идейного единомышленника Петра! — пункты допроса: «Что у вас подлинное намерение было, и чего хотели и с кем чинить, и в какое время — скоро ли или еще несколько утерпя, и каким образом — явным или тайным». И среди всего этого… царевна Прасковья Иоанновна.

Из ее дома взят, как гласит затерявшаяся на полях заметка, Тимофей Архипов. Простое сопоставление дат говорило, что это произошло сразу после смерти царевны, хотя следствие по делу было начато много раньше. Случайность? Но в томах дела «факции», если вчитаться, имя Прасковьи Иоанновны повторялось не раз.

Тимофей был человеком из непосредственного ее окружения. Он и юродствовал — существовало и такое понятие, — и считался хорошим художником «живописного манеру», иначе — изменившим традиции иконописи. Но с Прасковьей Иоанновной связан и директор Московского печатного двора, гуманист и просветитель Алексей Барсов, напечатавший антиправительственный памфлет. Как и Архипов, он погибнет в ходе следствия, не выдержав пыток. Его сын Александр, студент Славяно-греко-латинской академии, замешан в переводе того же памфлета. Прасковья Иоанновна удерживает Александра Барсова при своем доме, чтобы уберечь от Тайной канцелярии.

Не к кому-нибудь из царской семьи, но только к царевне обращается за помощью еще один участник дела, бывший ближайший сотрудник Феофана Прокоповича, преданный им Маркел Родышевский. Родышевский и раньше вызывал подозрения тайного сыска своими прозападническими настроениями, и его ждет смерть в равелинах Петропавловской крепости.

И, наконец, один из руководителей «факции» — автор портрета царевны Иван Никитин. Редакционные недомолвки, нарочитые писарские огрехи не могли стереть имени Прасковьи Иоанновны или придать его появлению в деле характер случайности. Да к тому же члены «факции» встречались чаще всего в Измайлове, где царевна постоянно жила, и передавали друг другу варианты пасквилей в Измайловской придворной церкви.

«…По возвращении моем из девятнадцатилетнего странствования в мое отечество, мною овладело желание увидеть чужие страны, народы и нрав в такой степени, что я решился немедленно исполнить данное мною обещание читателю в предисловии к первому путешествию, совершить новое путешествие через Московию в Индию и Персию… Я выехал из Гравенгаги, места моего рождения, 28 июля 1701 года, вечером…» Писавшего эти строки Корнелиса де Брюина отличала редкая для путешественника добросовестность. Его книги о путешествиях сопровождались документальными рисунками, а как художник он умел и в описаниях отметить каждую мелочь. Решение о Московии родилось под впечатлением ходивших по Европе разговоров о Петре, который только что закончил свою первую заграничную поездку.

Привкус экзотики — без него не обходится ни одно описание России заезжими иностранцами тех лет. Сказывалась предвзятость, недолгий срок пребывания и, конечно, изоляция — неизбежное условие всех посольств. Иное дело де Брюин. Его деловитый, испещренный цифрами — всегда точными, фактами — всегда отвечающими действительности, именами — правильно воспроизведенными — рассказ грешит скорее обыденностью.

Само собой разумеется, необычного встречалось множество. Часто ли увидишь страну, где на торжищах продаются готовые рубленые дома, а по желанию — и отдельные горницы. Надо привыкнуть к зимней езде, лежа в санях, под полостью из подбитой мехом кожи. Для езды здесь нанимаются ямщики с лошадьми, сани же каждый путешественник должен иметь свои. Народ обязательно два раза в день ест капусту, во множестве потребляет огурцы, хрен и особенно чеснок, а москвичи за последнее время пристрастились к салату и сельдерею. Подмосковные леса славятся ягодой костяникой — следует рисунок в натуральную величину, — которую едят с медом, с сахаром, а то и в специальном питье. Как не отметить вкуса знаменитых московских дынь весом до полупуда и «наливных» яблок, таких прозрачных, что на свет можно разглядеть семечки. Зато здесь мало садов на европейский образец, и «для русских нет большего удовольствия, как подарить им пук цветов, который они с наслаждением несут домой».