что снова хочу ее. Даже вот такую, нечесаную, грязную, в моей сперме.

– Нет. Оставил. Пригодится еще.

– Ну тоже верно.

– Да, короче, Саныч, о том, что узнал, не распространяться.

– А ваш арест как объяснить, не задают вопросов?

– Первый раз что ли. Где живем-то? – но, кстати, что интересно, пялились, но вопросами не сыпали ребята. Но сегодня у меня маска: «Не походи, убью». Так что не удивительно. – В общем, держи язык за зубами. Может еще какого крота найдем.

– Понял.

На работу начали стекаться люди, возле входа уже образовалась очередь тех, кто хочет попасть сегодня в клуб. Тем более, что сегодня приглашен довольно именитый ди-джей. И мне бы по-хорошему его дождаться, представить, но я все скидываю на Пашу, а сам иду наверх.

И впервые очкую перед тем, как войти в кабинет. Потому что ни черта не знаю, как себя с ней вести теперь. И она ж нихера мне не помогает.

Глава 24. Оля

Реву под струями душа, как дура. Дура, потому что надеялась хотя бы на толику жалости с его стороны. Жалость и Игнат. Кажется, теперь все, что мне приходится от него ждать, это недовольство и агрессия. Холодная вода хоть немного дает облегчение, как если под дождем стоять. Заглушает боль, чувство одиночества и страха. Он ведь никогда меня не простит и никогда не полюбит. И теперь те мечты, которые я лелеяла неделю назад, кажутся безвозвратно испорченными, как пожелтевшие черно-белые фотографии в старом пыльном альбоме.

Зубы уже стучат, но я продолжаю стоять и глотать слезы, пока меня не оглушает крик.

– Совсем дура! Вода ледяная!

Сильная рука бьет по крану, а затем вытаскивает меня из душа. Игнат шумно дышит, смотрит волком, который вот-вот загрызет.

– Оля, о чем ты думаешь, а? Заболеть хочешь? Сдохнуть от воспаления легких?

А если и сдохнуть?

– Можно подумать, Вам есть до этого дело, – хочу оттолкнуть его, но он же каменный, непрошибаемый и такой красивый. Ну почему он такой красивый. И почему вместо того, чтобы ударить его, я устало прикладываюсь к его груди и реву. Снова реву.

Игнат выдыхает, отстраняет меня и смотрит на посиневшие от холода губы, злится, матерится. Берет полотенце и начинает меня растирать. Затем просто поднимает на руки и несет в постель, укутывая в одеяло как в кокон. Раздевается сам и прижимает меня к себе. А еще он молчит. Словно знает, что стоит нам хоть слово друг другу сказать, расковырять только затянувшую болячку, как кровь хлынет.

– Алло, Игорек, привет. Занят? – слышу сквозь сон и сильнее жмусь к горячему телу, но этого недостаточно, кажется, что я все еще стою под ледяными струями воды. – Да, пригони кого-то из своих девчонок, у меня тут сотрудник заболел. Нет, я не привезу ее.

Сотрудник. Теперь я просто сотрудник. Тогда зачем он так меня обнимает, зачем заботится. Зачем за меня вступился, почему не выгоняет. Ведь я просто сотрудник.

– Давай, ждем. Да я накрыл, но она все равно дрожит.

Он отключает телефон, а я отодвинуться пытаюсь.

– Мне не нужен врач, мне нужно работать и долго отрабатывать.

– Да лежи уже, идиотка, – тянет к себе и ногой прижимает. Не даёт даже пошевелиться. А я и сама не хочу. Холодно ещё, но так спокойно. – Нахрена ты вчера пошла работать?

– Вы сами сказали?

– А ты разве не поняла, что не в себе был. Я вообще мало что из вчерашнего дня помню.

Не помнит? Может и секс наш ужасный не помнит?

– Ничего?

– Помню, что трахнул тебя.

– А потом грязную в зал отправили.

Он замолкает, шумно дышит мне в висок.

– Могла бы и не слушаться.

– Не могла.

– Могла.

– Нет.

– Когда ты вообще меня слушалась? Все время все наоборот делала.

– Я вас подставила.

– Это точно. Почему не пришла? Почему не сказала ничего? Я ведь вроде сказал, что готов ждать, готов, блять, строить эти самые отношения. Или ты меня за пиздобола считаешь?

Ну а что сказать? Что испугалась за брата, что просто не хотела быть изнасилованной? Или скорее всего все проще.

– Брат у меня один, а с вами у меня было только «вроде», – хотел честно? Да подавись!

Игнат молчит, да и что на это ответишь.

– Так заботишься о брате, что уже сутки даже им не интересуешься?

Я открываю глаза и на Игната смотрю. Лицо серьёзное, а глаза меня буравят.

– Он должен был уехать, у нас… – честно так честно. – У нас были билеты.

– Никуда он не уехал, а к Захару поперся.

– Зачем?

– Тот пообещал с продажи квартиры ему кусок отрезать.

– Врешь?! – кричу я, срывая с себя одеяло. – Он бы не стал со мной так поступать!

– Мы уже на «ты»? Приятно. А брата твоего я в армию отправлю, чтобы глаза мне здесь не мозолил и тебя больше не подставлял.

– Да какое ты имеешь право решать? – уже вскакиваю и мне плевать, что падает полотенце. – Ты себя кем возомнил, пупом земли?! Мне плевать на себя, но брата зачем трогать.

– Ты реально не догоняешь? Нахуй ты ему не сдалась, и плевать он хотел на твою благородность.

– Я уже сказала, что не верю тебе. Мне нужно с ним увидеться, – нужно найти вещи, нужен телефон. Он обещал уехать, он, блин, обещал мне!

Я иду обнаженной искать свою сумку, свой телефон, про который забыла.

Последние сутки я вообще про все забыла.

Чувствую горячий взгляд в спину, но мне плевать, нужно позвонить брату. Нахожу сумку, а там телефон, разряженный. И зарядка дома.

– Мне нужно позвонить.

– Сейчас тебе нужно лечь, – слышу, но тут же взрываюсь.

– Мне нужно позвонить, черт бы тебя подрал! Дай мне телефон.

– Сначала оденься и ляг в кровать, сейчас придет врач.

– Мне не нужен врач и жалость твоя не нужна. Дай чертов телефон! – чихаю и иду к нему и начинаю шарить по карманам, он стоит камнем и просто смотрит. – Игнат, пожалуйста.

– Я сказал лечь. Потом дам позвонить, – берет он меня за плечи и встряхивает. – Успокойся! Позвонишь ему и все выяснишь!

Он буквально утаскивает меня на кровать, а я в него подушкой кидаю. Ненавижу его. Он только отмахивается и к шкафу идет, футболку достает глаженную, мне бросает.

– Прикройся.

– У меня есть платье. Просто отдай его мне. Не хочу, чтобы потом мне и за вещи свои предъявлял.

– Да что я тебе предъявляю! Ты меня чуть свободы не лишила и все еще жива!

– Ты изнасиловал меня!

Он замолкает, а