– Висят!.. Ну вы подумайте! – сказала Лариса про картинки, вернувшись на следующий день с лекций.

Прикнопленные репродукции: медведи, сосны, лицо Незнакомки – все продолжало висеть большим цветовым пятном на стене. Лариса не допускала, что Вале не хочется снять их так уж сразу, так уж по-собачьи покорно, и что через неделю Валя их потихоньку снимет, улучив минуту, когда все уйдут и она будет одна. Но прошла неделя и две, а картинки были на прежнем месте.

– Вот она какая цаца, наша Валя!

И Лариса тут же строго спросила своим грудным и красивым голосом Чечеткину:

– У вас ведь на днях комсомольское собрание? Всего вашего курса, да?

– Да, – сказала маленькая Чечеткина, вся затрепетав.

Заканчивалась лекция по химии. Чечеткина шепнула Цаплиной – они сидели рядом:

– Я волнуюсь.

– А я, может быть, вообще не пойду на собрание, – сказала Цаплина.

– Что ты! Меня одну оставишь?

Хорошенькая Цаплина подумала, какую бы назвать причину.

– Я не ела, – сказала она. – Я хочу поесть.

– Ты обманываешь, – догадалась Чечеткина. – Ты не хочешь в это вмешиваться… Ой, десять минут осталось.

Цаплина тоже посмотрела на электрические часы, висевшие в аудитории:

– Собрание начнется сразу же?

– Да. После лекции.

– Ну вот видишь, а я не ела…

– Тише вы! – зашипел паренек с задней скамьи.

Но как раз лектор, заканчивая тему, пошутил, и довольно удачно – все засмеялись. Чечеткина под прикрытием этого общего смеха опять зашептала, шептала и показывала на сидящую впереди Валю:

– А она даже не подозревает…

– Если по-честному, тебе бы ее предупредить надо… Дескать, на собрании я собираюсь выступить, – сказала Цаплина.

– Я бы предупредила, но мне совестно.

– А выступать тебе не совестно?

– Тише. Вот разошлись, балаболки! – прикрикнул парень сзади.

– Скажите пожалуйста – отличник отыскался, – отмахнулась Чечеткина.

А хорошенькая Цаплина тихо, но вполне слышно поставила точку:

– Не связывайся, прошу тебя. Он глуповатый.

Прозвенел звонок. Цаплина сумела-таки выскользнуть потихоньку из аудитории. Оставшуюся в одиночестве Чечеткину била мелкая зябкая дрожь. Студенты складывали тетради и ручки, шумели, но не вставали – будет собрание. Перед самым началом в аудиторию успела забежать на минутку сама Лариса Чубукова.

– Ну как, готова? – подбадривающе спросила она Чечеткину.

– Д-да…

– Не робей… Все получится… Наш второй курс разделался бы с такой девицей запросто.

И Лариса ушла.

Собрание началось. Вопрос о близких праздниках. Затем – вопрос об успеваемости. И наконец, то самое «Разное».

Еле живая, наволновавшаяся, Чечеткина подняла руку, встала и дрожащим голосом заговорила:

– Вот если девушка… Если не сжилась с подругами по общежитию. Если вывешивает на стене всякие картинки – хорошо это или плохо?

– А какие картинки? – раздался любопытствующий голос парня.

– Тише! Тише! – заколотил карандашом по графину председательствующий. И уже в тишине сказал: – Кто хочет выступить?

Никто не понял, о чем речь. И желающих выступить не было. И тогда председательствующий спросил:

– У кого еще есть «разное»?.. Давайте.

– Я предлагаю всем курсом сходить на «Пармскую обитель», – сказала хроменькая студентка из первого ряда.

Вечером Лариса Чубукова спросила:

– Ну как?

– Я выступила… все как надо, – сказала Чечеткина.

– Ну и что?

– Ее, в общем, осудили.

Чечеткина умолчала, что на собрании она даже не назвала фамилию Вали. Она порозовела, перевела дух и сказала:

– Валя тихая…

– Таких и надо держать тихими. И ведь посмотри: не сняла свои картинки!

– Наверное, до нее очень медленно доходит, – робко предположила Чечеткина. И опять покраснела.

Однажды они были в комнате только двое – Лариса заплетала свою красивую косу. Такая минута. На столе тикал огромный будильник. Отбросив косу за спину, Лариса решительно шагнула к Вале.

– Ты… ты, – у Ларисы неожиданно для нее самой заклокотало в горле, – ты выставлять себя стала, истории всякие рассказывать… «Ах, девочки, Валя Чекина так замечательно рассказывает! Истории прямо как сочиняет!..»

– Какие истории? – спросила Валя.

– Про то, как преподаватель пытался проскочить в кино без билета!

– А-а… Но я своими глазами видела.

– А как ветер уносит листья, да еще красивые листья, осенние, – тоже сама видела?

– Тоже видела.

– Видела, ну и держи при себе – видела!.. А зачем ты все это нам рассказываешь? Ах, девочки, я люблю, чтоб все было красиво, да?.. Зачем это ты миленькой щебетуньей себя выставляешь?

– Тебе жалко?

Лариса Чубукова надвинулась на Валю:

– Запомни, ласточка. В этой комнате один человек, которого все любят. Здесь только одного любят.

– Тебя?

– Да, меня. А ты не знала?

Валя не ответила. Лишь улыбнулась.

– И не строй из себя щебетунью, иначе мы тебя выживем из нашей комнаты. Заставим поменяться – понятно?

Вошли Чечеткина и Цаплина. В руках у них были аккуратные стопки белья – они гладили на общей кухне.

– Ур-ра! А нам удалось погладить без очереди! – И Чечеткина весело закрутилась на месте.

– Что это вы обе такие красные? – спросила Цаплина, внимательно вглядываясь.

Лариса Чубукова как бы нехотя бросила:

– Закон преломления света… Солнце в окна бьет, разве не видишь…

В тот же вечер, когда все четверо сидели в комнате, мучаясь над задачами, и выдалась минутка, – Валя опять рассказывала:

– …Иду я и вижу: в каком-то дворике задумчиво старичок бродит. Ну, старичок как старичок. Беленький. Вдруг оглянулся он по сторонам: никого нет – и как бросится к мячу… А мячик лежал на земле, мальчишки, видно, забыли. Старичок как врежет мяч меж кустов, как врежет еще… Бежит, ногами кренделя выделывает и кричит шепотом: «Пас!.. Пас!..» Я не удержалась и – в хохот… – Валя и сейчас засмеялась.

– Ну? – сказали девушки, улыбаясь. – Ну и что дальше?

– Ну и все. Я подошла, говорю: «Скучно, дедушка?» Разговорились. А сначала ворчал: «Не люблю девушек-студенток…» Я говорю: «Почему?..» – «Студентки, – говорит, – никогда матерям не пишут…» Вот чудак, да?