и служению интересам Александра I (особенно отчетливо это видно во втором письме, где Паррот отталкивается от сентиментальных переживаний об Александре, которые охватили его во время встречи с великой княгиней Марией Павловной и ее дочерьми), профессор затем решительно критикует политику императора и ставит под вопрос ее важнейшие достижения – объединение Россией европейских держав под эгидой Священного союза (приводящее лишь к тому, что против России действуют ее же союзники, «которые Вас удаляют от истинных Ваших интересов и отнимают у Вас ту популярность, которая в 1813 году Вас кумиром всей Европы сделала»[185]) и развитие народного образования в России. Относительно последнего Паррот с горечью признает, что недавние распоряжения Александра I способны полностью перечеркнуть достигнутые результаты: «…обязан я Вам правду сказать, Вы на шаг от того, чтобы все разрушить и потерять ту славу, какую Ваша система народного просвещения Вам за последние двадцать лет принесла»[186].

Александр I, возможно, был расстроен этими письмами, и это недовольство сказалось на его реакции на очередную попытку Паррота увидеться с ним. Дело в том, что в письме от 26 октября 1824 г. Паррот очень сильно настаивал, чтобы император разрешил ему приехать в Петербург, и вдруг трагические события представили профессору искомый повод. 7 ноября произошло наводнение – самое разрушительное за все время существования города. Узнав об этом, Паррот сразу, в считаные дни составляет собственный проект защиты столицы от наводнений. Он полагает, что не может не заинтересовать им императора и, возможно, тем самым добьется их новой встречи[187].

Представленная в письмах история этого проекта – последнего из направленных профессором в Петербург при жизни Александра I – обладает всеми чертами, которые характеризуют отношение Паррота и к прежним своим проектам на высочайшее имя. Паррот, как всегда, верит в то, что нашел панацею. Он торопит императора с принятием «неотложных мер» по реализации проекта и ради этого выезжает в Петербург. При этом Александр I уже 4 января 1825 г., после получения первого же письма по этому поводу от Паррота, дает понять, что видеть его не хочет, отправляя к нему через министра народного просвещения распоряжение представить проект для оценки в Главное управление путей сообщения[188]. Но малейшее требование проверить его расчеты наносит профессору обиду, которую он тут же высказывает императору: «Принимаете Вы архитекторов, которые представляют Вам планы обычных зданий, а меня отсылаете в Управление, которое охотно обойдется как со школяром <…> с человеком моего возраста, ученым, чье имя во всех европейских странах известно»[189]. Тем не менее он не теряет надежды достичь своей цели в Петербурге, продолжая бомбардировать императора письмами о срочности мер и подчеркивая свое бескорыстие, поскольку за все труды по защите города от наводнений просит только одну награду – увидеться и поговорить с императором. Ради этого Паррот даже предлагает специальный порядок рассмотрения проектов, а именно чтобы их авторы, соревнуясь друг с другом, лично представляли свои идеи Александру I[190]. Однако император принципиально не хочет ему отвечать. Разумно предположить, что предыдущие письма за 1824 г., а также непробиваемое упорство Паррота в отстаивании нынешнего своего проекта вновь всколыхнули в Александре его прежнее раздражение против профессора.

Наконец, и сам Паррот это понимает и 22 февраля, уже во второй раз, навсегда прощается с былым другом. Еще накануне этого дня он проводил аналогию между бесплодным ожиданием их встречи в январе 1816 г. и сейчас, в январе – феврале 1825 г.: «Когда десять лет назад был я вынужден покинуть Петербург, Вас не повидав, чудовищное кровотечение едва меня в гроб не свело. Если вновь мне в свидании откажете, не бойтесь подобного результата; более мой темперамент на такую встряску не способен. Но увезу я воспоминание мучительное, которое отравит остаток моих дней». Он вновь считал для себя необходимым подвести итоги их общения за все прошедшие годы: «Разве пытался я, по примеру многих других, хоть когда-нибудь Вас себе подчинить? Разве не ограничивался всегда тем, что Вам представлял факты и правила, но Вас к решению не подталкивал? Великий Боже! Хотел я, чтобы царствовали Вы, Вы один; всегда хотел только этого одного, это составило бы мое счастье, мою славу, какая самому Божеству пришлась бы по вкусу. Разве система народного просвещения, которую я Вам предложил и которая, к несчастью, только в Дерпте приведена была в исполнение, не удостоилась и не удостаивается по сей день одобрения Европы? а если и вызывает она неудовольствия, то лишь потому, что не осуществлена во всей своей чистоте»[191].

Покидая Петербург, Паррот решает высказать Александру I все, что еще лежало у него на сердце, а потому прикладывает к своему прощальному письму огромную записку с критикой состояния дел в области народного просвещения, составленную еще на основании прежней записки, которую профессору не удалось передать императору в 1821 г. Казалось бы, все итоги их общения подведены. Но получается, что для Паррота прощание с императором не означало прекращения переписки – в марте и в сентябре 1825 г. он отправил Александру I еще два письма, где выступил пламенным патриотом «греческой нации» и побуждал царя протянуть ей руку помощи и противодействовать попыткам англичан нажиться на борьбе греков за свободу: «Ведь если греки сражались в течение четырех лет с героизмом, равным самым великим образцам историческим, несомненно, что делали они это для того, чтобы образовать независимую нацию, а не для того, чтобы покориться власти Англии»[192]. Любопытно, что тексты писем и записок Паррота по греческому вопросу в итоге оказались в распоряжении чиновников российского Министерства иностранных дел[193].

Поэтому подлинное завершение «романа в письмах» происходит в 1825 г. не в момент петербургского прощания, но падает на другое значительное событие этого года в жизни Паррота – прекращение его службы в качестве профессора Дерптского университета после 25 лет пребывания в должности. Прошение об отставке Паррот огласил в университетском Совете 24 августа 1825 г., после чего оно было передано в министерство, которое должно было назначить ему пенсию. «Я прожил уже 58 лет, чувствую уменьшение сил моих, может быть, более, нежели кто-либо из моих сотрудников равных со мною лет, и притом убежден, что публичный преподаватель должен прекратить свои наставления прежде, нежели достигнет решительной старости и соединенной с оною слабости. Остальные же силы мои, доколе я буду иметь их, стану посвящать науке, которой доныне с охотою занимался», – писал Паррот в своем прошении[194]. А 14 октября он отправил последнее из своих писем к Александру I, где просил о дополнительной прибавке к пенсии (1000 рублей серебром, по примеру ректора Дерптского университета Г. Эверса).