Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К несчастью для бухгалтерского дела, ни одно правило до конца не выполнялось. На самом деле, чтобы получить одобрение Совета, надобно было направить маленькую речушку серебра клеркам и помощникам воскресителей. И действовать надо было крайне осторожно. Ходили слухи, что многие, пытаясь подкупить одного из членов Совета напрямую, попадались и им запрещали заниматься торговлей.
И только потом начинался длительный и дорогостоящий обряд очищающих молитв. Затем один из воскресителей совершал бросание костей. Добрый знак мог ничего и не решить, даже если уже и деньги были переданы. А иногда выпадал такой могущественный дурной знак, что не обращать на него внимания было нельзя. Но надо заметить, дурной знак выпадал гарантированно, если купец скупился на дары. Мудрый же торговец, словно во исполнение Четверного правила, дополнял долю воскресителей щедрыми пригоршнями серебра. Тем самым он мог обойти другой закон Ориссы, гласивший, что каждый предмет, привезенный возвратившейся экспедицией, должен быть проверен на религиозную чистоту. Кроме того, этот закон еще и утверждал — и это стоило купцам тоже немалого количества даров, — что любой предмет, в коем подозревалось колдовское происхождение, автоматически переходил в руки воскресителей. И потому любая книга, талисман, пудра или напиток могли быть отнесены под это определение и немедленно изъяты Советом. Нарушивших этот закон ждала смерть.
Поскольку моя экспедиция явно должна была продвигаться через неизведанные территории и таинственные преграды в силу узости нашего мира в то время, то на этот закон надо было обратить самое серьезное внимание. Совет воскресителей мог даже строго очертить границы маршрута и цель нашей экспедиции.
Но мой отец имел опыт и талант разбираться в таких ситуациях. В ловкости обхаживания воскресителей Пафос Карима Антеро практически не имел себе равных. Несмотря на свою непопулярность в Совете, он настолько умело вел кулуарные переговоры в административном лабиринте аппарата воскресителей, что практически всегда добивался своей цели, да притом еще и с меньшими потерями, чем большинство. А один росчерк пера этих жрецов или отсутствие такового могли иногда иметь самые непредсказуемые последствия. И пока я, страшась за свое будущее, размышлял над теми преградами, которые могут встать у меня на пути где-то далеко, отец продолжал активно работать здесь — бросая слово здесь, кошелек там, намекая старым должникам.
И вот настал день. Это было в начале лета, когда по утрам туманно, а в полдень солнечно и тепло. В воздухе стоит аромат апельсинов и распускающихся розмаринов. Солнце кажется необычайно ярким.
Мы ожидали в саду позади дворца воскресителей. Мы были одеты в бедные белые одеяния просителей и помазаны очищающими благовониями. В наших пустых желудках урчало от трехдневного поста, необходимого для свершения молитв. Мое напряжение усилилось после напутственных слов отца, когда мы выходили из дома.
— Держи ушки на макушке, — предупредил он. — И делай в точности то, что тебе скажут… и ничего сверх того. Цель, которую ты выбрал для своего открытия, вызвала интерес у наших недругов. И они будут внимательно прислушиваться и приглядываться.
Янош был непривычно молчалив. Я глянул поверх головы чиновника, на попечении которого мы находились, и увидел, как Янош нервно теребит пальцами бороду. Он заметил мой взгляд, и озабоченность на его лице сменилась ухмылкой.
— Не переживай, — сказал он. — Худшее, что они могут нам сказать — «нет».
Я вспомнил о Халабе и ничего не ответил. По ступеням сбежал раб.
— Вас готовы принять, господа, — сказал он. Чиновник дернул меня за рукав.
— Повяжите это на глаза, господин, — сказал он, протягивая мне полоску красной материи. — Повяжите туго и не снимайте, пока не получите разрешения.
Когда он вторую повязку на глаза протянул Яношу, я выдохнул молитву богу наших сердец и честно намотал повязку на глаза так, чтобы свет не проникал. Чиновник повел нас, спотыкающихся, по широким каменным ступеням наверх, во дворец.
О том, что было внутри здания, мы могли судить по запахам и звукам: пахло духами и серой, резко позванивали колокольчики и глухо стучали какие-то деревяшки о камень. Видимо, мы переходили из помещения в помещение, поскольку воздух становился то холодным, то теплым, то вдруг опять холодным. Постоянно слышался какой-то шепот, за каждым поворотом кто-то шипел. Затем пахнуло сухим воздухом, как будто бесшумно открылась большая дверь, и мы вошли в помещение, где пахло сброшенной кожей ящера. Меня перестали тянуть за рукав.
— Можете снять повязки, благородные господа, — произнес резкий голос, принадлежащий уже не нашему спутнику. Я развязал повязку и очутился в мире серых камней и тусклого желтого света. Перед нами стояла фигура в мантии. Это был тот самый воскреситель, которого я и Янош недавно видели на улице.
— Добро пожаловать, благородные господа, — сказал он. — Меня зовут Джениндер. Я буду вашим путеводителем в этот судный день.
Я застыл в безмолвии, но тут же ощутил, как локоть Яноша врезался в мои ребра.
— Молю богов, чтобы вы были нашим светом, — нараспев произнес я и, быстро вытащив кошель из одеяния, сунул его в алчные пальцы Джениндера. Деньги исчезли так же стремительно, как морской ящер скрывается под водой с добычей.
Джениндер склонился к нам и прошептал:
— Я вас оставлю на минутку. А пока меня не будет, освежитесь вот этим. — И он передал нам небольшой узелок из промасленной ткани. — Мне приятно сообщить вам, что один из самых многообещающих наших молодых воскресителей покровительствует вашей предполагаемой экспедиции, — громко сказал он. — Он будет присутствовать при бросании. Может быть, вы его знаете. Его зовут Кассини.
Я подавил стон.
— Удача продолжает улыбаться нам, — удалось мне вымолвить в ответ.
Мы с Джениндером обменялись поклонами, и он ушел готовиться к церемонии. Я торопливо развернул, узелок и обнаружил несколько больших ломтей черного хлеба, вымоченных в вине.
— А как же наш пост? — прошептал я Яношу. — Я полагал, вся пища запрещена?
Янош засмеялся и схватил ломоть.
— Мне удалось выяснить, мой дорогой Амальрик, что в слове «пост» столько оттенков, сколько монет в хранилище богача. — Он с волчьим аппетитом набросился на хлеб. — Ешь. Я думаю, что наш новый друг более озабочен нашими умственными способностями после голодовки, нежели мелким прегрешением.
Я с жадностью набросился на еду. Тут же мое настроение улучшилось, и я начал видеть вещи в менее мрачном свете.
— Кто такой этот Кассини? — спросил Янош. — Я-то думал, что мы имеем право выбирать воскресителя для нашей экспедиции.
— Иногда имеем, — сказал я. — Иногда нет.
Янош посмотрел на меня:
— Судя по выражению твоего лица, которое ты пытаешься скрыть, у меня сложилось впечатление, что ты знаешь этого Кассини.
— Ну и ну, — сказал чей-то голос. — Всего-то полдень, а я только и слышу, как кругом склоняется мое имя.