— Ну, знаешь… все мы так или иначе об этом думаем… только не всякий может осознать и сформулировать, — разлил водку Митя, — например… только очень немногие — в том числе, вы, ребята — знают, что меня по-настоящему зовут Харитоном, а Митя — это моё прозвище, потому что я вырос на рынке в Митино.

— На радиорынке? — уточнил Валера.

— Да… недалеко там… но неважно! Главное — что это нечто такое, что отличает нас с вами от этих прочих. Это — наша с вами тайна, которую каждый знает, но никто не спешит открывать. Это — что-то невысказанное, но ощущаемое в каждом жесте. Криптическое единение. Знак Рока. Жезл Неизбежности.

Они выпили.

— А завтра, кажись, похолоднее обещали, — Валера зажег кишечные газы в полах шинели, — минус 20, типа того.

— Я одного не просекаю, почему они не перемерли все?! — воскликнул Костя, кидая рюмку в костер…

— Э, ну ты потише, — Митя выкатил её из огня при помощи прутика.

— Но ведь они же больные! Они должны умереть! Или страдать, по крайней мере! А до сих пор страдаем почему-то мы! Нас вытеснили из клуба, и там теперь игровой зал, дискач, а по совместительству — бордель и нарко-шалман… Нас перестали уважать в районе. Среди нас распространяется зараза!

— Ну да… им, вон всем полагается пособие по болезни. И бабло на лечение. На это пособие и без работы прожить можно… А еще этот бизнес. Вот и жируют, падлы. А мы? А мы сосем. И долго еще будем сосать, пока не отучимся обманывать себя.

— Если это еще получится… — кивнул Валера, раздувая огонь.

— По крайней мере, мы с вами обманывать себя отучились! — поднял стопку Митя.

Выпили снова.

— Вот! — засучил рукав Валера, показывая рубец от ожога, — пусть это будет нашим тайным знаком, по которому мы будем узнавать друзей.

— Держи! — Костя обнажил шрам.

— Э, ребят… а у меня того… зажило вроде как… — Митя разглядывал кисть.

— Да ты че, зажило? Ты сколько секунд держал? — разлил водку Валера.

— Я уж не помню… А, че, какая разница? Дай зажигалку! Рекорд Костяна до сих пор так никто и не побил, так что давайте-ка я попробую… Есть часы с секундометром?

— Есть с секундной стрелкой…

— И хорошо. Будем округлять в меньшую сторону. Готов.

7.

…— Блядь, Костян… ты — молоток, конечно, что вытерпел 9. Горжусь, что сижу с тобой рядом… давайте за него: за Костю!

Выпили.

— Ребят… Я, если честно, это самое… — Костя закурил.

— Что? — Митя поднял глаза.

— Ну, в смысле, давайте зажигалку… а ты, Митяй, время засекай.

— Вот, давно бы так! — улыбнулся Валера, вытягивая bic.

9.

Костя упал набок и задышал громко, как раненный зверь.

За крышами обгоревших усадеб медленно занимался восход.

Закрыв глаза, Костя принюхивался.

Палёное мясо, вот что так пахнет.

Внезапно он встал и, утопая по колено в снегу, двинулся в поле.

— Эй, Костян! Ты в порядке? — окликнул его Валера, но Костя не повернулся.

Он довольно бодро удалялся от товарищей.

Эту странную бодрость приписал он воздействию пламени. Словно вместе с глубоким как прорва дыханием, выжгло оно прочь алкогольный дурман; спать не хотелось, голова ощущалась воздушным шариком… куда он полетит, болезный? Ветер будет рвать его, поднимая всё выше. Острые сучья будут тщетно пытаться проколоть его своими гнилыми когтями.

Его поднимет в облака, и юность скажет нам: пока!

И мы замрём на полпути, решая: спать — или идти?

Что это я гоню? — подумал Костя, выбираясь из сугроба на протоптанную кем-то тропинку: снег здесь был совсем неглубок. Но кто протоптал её? Следов не разобрать: только вмятины. До шоссе далеко. Человек ли это? Или он ступает сейчас по звериной тропе? Но что за зверь может обитать здесь? Кто из благородных животных рискнет приблизиться к железобетонному термитнику, кишащему двуногими тварями, которые рыгают, испражняются, газуют изо всей дрыщи своими бензозловонными двигателями, визжат, снуют, торчат, сношаются, и жрут, жрут, жрут — а потом газуют, газуют, газуют — педаль в пол — и да, да, трахай меня так! так! так! так!..

— Ух… — Костя опустился на корточки, поглаживая голову, — вот это вскрыло…

Он вдруг заметил, что находится на краю небольшого овражка, за впалой ладонью которого открывается вид на озеро, местами еще не замерзшее, шевелящееся, подобно миллиону прозрачных влюбленных гномов. Голенькие гномы пищат от сладострастья и ползают друг по другу, обтираясь лобками. Некоторые причмокивают, обсасывая гениталии партнеров. Другие подмахивают, насаживаясь срамом на проворные балдохи. Есть и такие, что стонут в оргазме.

— Какое необычное озеро! — воскликнул тут Костя, — вода его словно живая! Если б не зима, я искупался бы в нем… а впрочем… что мне зима! — трясясь от какого-то неестественного восторга, он стал раздеваться, складывая одежду на извлеченный из кармана полиэтиленовый пакет.

Зачем, интересно, взял я пакет в карман? Как будто знал, что придётся раздеться, и одёжу положить будет некуда… Так, стало быть, знал? Знал про озеро, и про мир изобильный знал. Так значит, сознательно вышел на эту тропу.

— Сознательно? — вслух произнес Костя, ступая босыми ногами на снег, и с матерным криком проваливаясь в ледяную воду.

Как глубоко!

Ужас хватает сердце: утону, захлебнусь… и сразу вода в рот с размаху, и задыхаешься, теряя равновесие, как от удара под дых, и падаешь, падаешь, извиваясь, не находя опоры, и мускулы сводит от ужаса: неужели — всё? неужели — здесь? неужели — сейчас?…

Он ухватился за край полыньи, но сразу же соскользнул обратно в воду. Собственные руки показались ему бледными и беспомощными… пластилиновыми какими-то… они напоминали нелепых червячков, пытающихся сопротивляться неумолимому накатыванию бревен.

Как на лесоповале.

Катятся бревна. Гремят бревна. С судорожным криком, Костя уходит под воду, и в этот момент бревно, а точнее, стволик молодой сосны тыкается ему в грудь. Обдирает грудь. Он хватается за стволик как за соломинку. Да выдержит ли соломинка?…

…неужели — всё? неужели — здесь? неужели — сейчас?…

Ничего. Пока держит.

Да кто же это вытягивает его? Девушка в искрящейся шубе! Глянь-ка, откуда здесь она?… Но как же он выйдет перед девушкой голый? Стыд какой! Срам!

…Костя выползает на снег, хватая ртом воздух… неожиданно бесстыдно и остро возбуждается и почти сразу обильно кончает себе в руки, подставив ладони лодочкой.

Девушка смеётся:

— Ну ты даешь, пацан!

Её смех прозрачен, как вода в озере.