— Жизнь — это тяжкое бремя. Она и должна быть трудной. Вы станете сильнее, если с вами будут сурово обращаться. Вырастете жизнеспособными и сможете переносить любые невзгоды.

И поскольку за нас было некому заступиться, наши учителя становились все бесцеремоннее.

Учитывая столь неудачный опыт в первой школе, я был на седьмом небе от счастья, узнав в 1988-м, что мы возвращаемся в Джидду — прошел год после нашего переезда в Медину. Всё, о чем я думал тогда: мне больше не придется ходить в школу Обайи бен Кахаб! Братья пытались предупредить меня, что учиться в Джидде будет ничем не лучше, но я не обращал внимания на их слова, будучи уверенным: хуже школы, чем в Медине, просто не существует.

Каждый день, остававшийся до отъезда, был для меня пыткой, но наконец мы упаковали наши пожитки и погрузили их в большие машины, чтобы отправиться назад в Джидду. Я улыбался так широко, когда вновь увидел любимый город, что один из младших братьев предупредил меня, чтобы я не обнажал слишком много зубов. Брат даже начал их пересчитывать, и тогда я перестал улыбаться. Но все равно был счастлив — прохладный морской ветер Джидды действовал на меня как целительный бальзам.

Однако вскоре я узнал, что братья не солгали про школу Джидды. И впал в такое отчаяние, что решил рассказать матери про все притеснения. Она пришла в ужас, но, видимо, побоялась говорить об этом с отцом, который твердо полагал: только он вправе принимать решения в отношении своих сыновей.

Просто чудо, что никого из нас не забили до смерти. Не знаю, как у братьев — эта тема настолько болезненна для нас, что мы никогда ее не затрагиваем, — но у меня на теле и в душе по сей день не заживают шрамы, оставленные зверски жестокими учителями.

За все годы учебы я могу припомнить единственный радостный момент. Как-то раз я нарисовал картину, и ее выбрали для школьной выставки. Никогда раньше мои работы не получали одобрительных оценок. Мать тоже была довольна, уверенная в том, что я унаследовал художественный талант от нее. Думаю, она права.

В то время как школа оставалась постоянным и привычным источником горестей и унижений, кое-что в нашей жизни все же менялось.

Сколько я себя помню, отец постоянно летал в Пакистан и Афганистан ради целей джихада. Джихад — религиозная обязанность каждого мусульманина, борьба во имя Господа. Джихад может быть насильственный и ненасильственный. Ненасильственный джихад — это внутренняя, духовная борьба, борьба с низменными инстинктами ради праведной жизни. Для отца же идея джихада прежде всего означала насилие, вооруженную борьбу против советских войск, притесняющих мусульманскую страну.

Когда мусульманина призывают взять в руки оружие для борьбы с врагами ислама, он становится моджахедом. Самыми известными моджахедами были солдаты, сражавшиеся в Афганистане, включая отца и его арабских бойцов. Движение по борьбе с русскими захватчиками в Афганистане приобрело такую популярность, что Соединенные Штаты в период президентства Джимми Картера, а потом и Рональда Рейгана помогали финансировать деятельность моджахедов, а президент Рейган даже публично одобрил их действия, назвав моджахедов борцами за свободу.

В те дни мой отец был героем и в глазах Запада.

И вдруг все с волнением заговорили о том, что казалось невероятным: советская армия уходит из Афганистана, побежденная кучкой арабов, во главе которых был мой собственный отец!

Помню, я размышлял о том, что теперь будет делать отец, когда у него стало столько свободного времени, ведь все эти годы его жизнь была целиком посвящена войне, шедшей в тех далеких краях. К моему удивлению, у отца появилось еще больше дел: теперь он был героем войны в глазах всех саудовцев, а на героев всегда большой спрос. Саудовское правительство, а также отдельные граждане страны пожертвовали огромные деньги борцам в Афганистане. Более того, многие саудовские мужчины, отцы и сыновья, добровольно сражались с русскими в Афганистане, и многие получили серьезные увечья и даже погибли на поле боя. После стольких жертв саудовские граждане чувствовали, что их доля в этой победе весьма велика.

Вся страна праздновала торжество ислама. Как человек, олицетворяющий героизм, проявленный в войне, отец пользовался большим почетом многих соотечественников и мусульман других стран. Многие хотели встретиться с ним, услышать рассказ о сражениях из первых уст. И хотя отец не искал подобного внимания, он соглашался выступать перед людьми в мечетях и на частных мероприятиях.

Наша жизнь стала обыденнее — мы впервые узнали, что это значит. Наш отец стал таким же, как все отцы: каждый день ходил на работу, занимаясь семейным бизнесом. Но он по-прежнему был страстно увлечен вопросами веры и много времени уделял встречам, связанным с его обязанностями верующего.

К счастью для нас, его характер стал менее скверным на какое-то время — на год или что-то около того. Но он все еще требовал, чтобы его сыновья вели себя до крайности серьезно. Несмотря на бескомпромиссную жесткость отцовских правил, меня расстраивало, когда я слышал от старших братьев, что им удавалось ощутить хоть малую толику свободы, пока отец находился далеко от них, сражаясь с русскими. Братья жалели, что война закончилась!

Когда я был ребенком, то ни о чем не мечтал так сильно, как о внимании отца и его похвале. Но те годы остались далеко в прошлом. Хотя я все еще почитал отца и нуждался в его одобрении, я тоже перестал испытывать необходимость в общении с ним. И, хорошенько поразмыслив, был потрясен открывшейся мне печальной реальностью. Старшие братья говорили правду, которую и я не мог отрицать: жизнь была куда более сносной, когда отец находился вдали от нас.

В 1988 году последняя жена Усамы родила еще одну девочку, Хадиджу. К тому времени наша семья состояла из четырех жен и девяти детей. Следующий год оказался благословенным — он подарил еще двух детей нашей непрерывно растущей семье. Сихам быстро забеременела во второй раз. Получилось, что она родила двух малышей за два года. Во второй раз Бог благословил ее сыном, ребенка назвали Халидом. С того момента счастливую Сихам стали величать Ум-Халид.

Но самой большой радостью для меня стало то, что моя дорогая подруга, Харийя, третья жена Усамы, наконец родила первого ребенка, мальчика, которого назвали Хамзой. Харийя тоже получила почетное имя Ум-Хамза.

И все мы с гордостью могли говорить, что являемся матерями сыновей, а в Саудовской Аравии это дает женщине более высокое положение и почет.

Теперь Усама не так часто ездил в Пакистан и Афганистан. Я воспряла духом, узнав, что война в Афганистане закончилась. Советские войска окончательно ушли из Афганистана 15 февраля 1989 года, и это был особый знак, поскольку в тот же день Усаме исполнилось тридцать два года. И хотя мусульмане не празднуют дни рождения, Усама сказал, что воспринял случившееся как особо дорогой подарок, ведь война, которую он вел на протяжении стольких лет, завершилась полной победой.

Для меня же самым ценным подарком было то, что теперь мой муж мог вернуться к мирной жизни саудовского бизнесмена. Никогда больше Усама не будет солдатом. Больше мне не придется проводить дни в тревоге, ожидая получить скорбную весть, что мой муж погиб в бою.